Выехал я из Москвы 6 июня [1887 г.], за восемь дней до открытия Сибирско-Уральской выставки, составлявшей основную дель моей поездки, с таким расчетом времени, чтоб иметь возможность на пути до Екатеринбурга ознакомиться с Пермью, быть очевидцем путешествия на Урал Августейшего Почетного Президента выставки и прибыть в Екатеринбург к открытии выставки.
<...>
Отправляясь из Москвы, я не рассчитывал увидать в Нижнем ничего, кроме вокзала и пароходной пристани, так как из расписаний поездов и движения Камских пароходов, на одном из коих предстояло ехать до Перми, заранее знал, что от времени прихода скорого поезда в Нижний до отправления парохода только полтора часа, а этого времени едва достаточно для того, чтобы переправиться с багажом из вагона на пароход. Станции за две до Нижнего, явилось указание, что эта переправа значительно облегчена для пассажиров: из розданных в вагонах кондукторами объявлений и расписаний разных пароходных Волжских, Камских, Вятских и Уфимских Обществ видно было, что агенты почти всех пароходств принимают багаж пассажиров тут же на вокзале и сами перенаправляют его (бесплатно) на пароход; следует только, тотчас по прибытии поезда, взять у агента парохода билет для проезда па пароходе и вручить ему багажную железнодорожную квитанцию, вместе с платой за провоз багажа от Нижнего на пароходе до указываемого пассажиром пункта. Так я и поступил.
Отходили из Нижнего в Пермь в этот день, три пассажирских парохода: Отец, товарищества братьев Каменских, Полюд, Любимова и третий товарищества Григорьева с арестантскою прицепною баржей. Выбирать между этими тремя пароходами не приходилось: Отец считается одним из хороших по устройству и скорости хода Камских пароходов. При сдаче багажа представитель товарищества Каменских объяснил, что их пароход, вместе с другими Камскими пароходами, отправляется в этот день не в 11 часов, как бывает ежедневно, а в час дня, одновременно с отбытием по тому же направлению казенного парохода Ярославль, на котором следовали до Перми и обратно Их Высочества Великие Князья Михаил Николаевич и Сергей Михайлович.
<...>
Ровно в час раздался свисток и пароход наш тронулся в путь вниз по Волге, по течению коей от Нижнего до устья Камы 460 верст.
<...>
На пароходах пассажиры быстро знакомятся между собою и не более как в полчаса мы, все пассажиры общей каюты, знали уже друг друга, а к вечеру, при собрании всех пассажиров I и II класса, сначала за обедом в рубке, а затем при прогулке на верхней палубе, перезнакомились и с ними. Сближению пассажиров общей каюты содействовало и то, что девять человек из нас, как выяснилось тут же, направлялись в первый раз в жизни в Екатеринбург и на Волге были тоже впервые, и только двое остальные (в каюте нас было 11человек, по числу мест), хлебные торговцы нз Чистополя, хорошо были знакомы с Волжско-Камскнм путем.
<...>
Каждого по-своему интересовал предстоявший путь, и все вместе, содействуя друг другу личными и полученными от капитана парохода и от других пассажиров сведениями о достопримечательностях Волжско-Камского бассейна, наслаждались живописными картинами прибрежных городов, сел, гор, лесов. Все мы в отношении попутных сведений много обязаны капитану парохода „Отец" В. II. Петрову, знающему Волгу и Каму как свои пять пальцев, и его помощнику.
<...>
Левый от Нижнего-Новгорода берег на довольно большое расстояние представляется очень однообразным, и только между Великим Врагом и Безводным является несколько интересным узкий длинный залив Волги—„Люлиховский затон", место зимовки некоторых пароходов. В этом затоне нам пришлось видеть множество казенных плотин, которые употребляются для промывки перекатов и вновь образовывающихся отмелей. Перекатов под Нижним и ниже очень много. Один из них, в 10 верстах от Нижнего, так общеизвестен, что его простонародье прозвало Телячьим Бродом; затруднительна также для судов Фокинская мель, близ Васильсурска и др.
Пароход наш, как и все Волжско-Kaмские пароходы, шел без остановки до села Исад, против которого на противоположном левом отлогом берегу Волги лежат некогда богатый и знаменитый своею, бывшею тут в прежнее время, ярмаркой город Макарьев, в настоящее время столь небольшой и заброшенный, что его вполне закрывает, если смотреть с реки, Старо-Макарьевский Желтоводский монастырь.
<...>
За Исадамн, на протяжении 70 верст, правый горный берег Волги, именуемый Фадеевыми горами, усеян множеством фруктовых садов, составляющих главное занятие жителей; разводятся здесь преимущественно яблони, дающие крупные сорта яблок, и продается яблок на десятки тысяч рублей. Крестьяне живут зажиточно. особенно, старообрядцы. Фадеевы горы или Фадеева плешь, очень красивые по своему очертанию и склонам, доходят до устья Суры, при впадении коей в Волгу раскинулся город Василь или Васильсурск—„столица стерлядей". Подошли мы в нему в 8 часу вечера..
Васильсурск город бедный, и только официальным положением отличается от сел: торговлю от него также, как и от Макарьева, отвлекает село Лысково. Промышленность жителей состоит в небольшой торговле хлебом, в заготовках барок и снастей для хлеба, идущего но Суре, и в рыболовстве. Рыбный промысел составляет видную отрасль местной промышленности: ловля рыбы производится в Волге, Суре и нескольких озерах.
<...>
Следующий за Васильсурском город и пристань—Козьмодемьянск, первый по пути город Казанской губернии; от Васильсурска до него два часа пароходного пути (48 верст).
<...>
Около 11 часов вечера показалась гора города Козьмодемьянска, роскошно иллюминированная в ожидании проезда Августейших Путешественников, ехавших одновременно с нами по тому же пути. Поразительную по живописности картину представляла среди тишины и полумрака эта иллюминированная гора, открывшаяся нашим глазам еще верст за 5 - 6 от Козьмодемьянска.
Козьмодемьянск расположен по уступам довольно высокой горы. Городок н большой — в нем около 8.000 жителей, но чистенький. С Волги он довольно красив: почти на самом краю берегового спуска видны несколько храмов, часовня, каменные дома, правее купол нового. недавно достроенного собора греческой архитектуры, а еще правее на вершине крутояра женский инородческий монастырь. Протии Козьмодемьянска в Волгу впадает речка Рудка; на ней строят издавна особые барки беляны, на которых возят лесные материалы. В мае и июне городок этот представляется в полном смысле слова лесною биржей, так как в это время в нем бывает полтора месяца продолжающаяся Никольская лесная ярмарка, обороты которой доходят в хорошие годы до 1½ — 2 миллионов рублей. Множество плотов с Унжи и Ветлуги, начинающейся в Вятской губернии и впадающей (вся длина её около 700 верст) в Волгу на 12 верст выше Козьмодемьянска, пригоняется сюда к ярмарке. Во время нашего- проезда ярмарка была в разгаре. В это время еще персты за три от города по обоим берегам Волги виднеются вереницы плотов с развевающимися на них днем разноцветными флагами, заменяемыми на ночь фонарями; хозяева этих плотов — лесопромышленники живут в Козьмодемьянске и у каждого хозяина на дому развевается флаг того же цвета, как и на плотах. Продажа леса на ярмарке, если верить местным жителям, ведется преимущественно за наличный расчет, причем съезжается на ярмарку много торговцев, из других городов, особенно с низовьев Волги. Закупленный лес в плотах и белянах сплавляется вниз; лесом Козьмодемьянская ярмарка снабжает Казань, Самару, Саратов и даже Астрахань, отстоящую по воде от Козьмодемьянска почти в 2.000 верстах. Местная лесная торговля почти вся находится в руках крупных лесовладельцев: или собственников, или съемщиков у казны и удельного ведомства.
<...>
Следующий за Козьмодемьянском город Чебоксары — столица Чуваш и центр их торговых и промышленных предприятий, — находится в 54 верстах ниже по течению. На полпути между ними в полугоре есть очень живописное село Ильинская пустынь, в трех верстах от коей • находится паровая лесопилка Шашкара, принадлежавшая прежде Струве. Между Козьмодемьянском и Ильинской пустынью Волга идет крутыми зигзагами, которые, по местному именованию, называются ярами; их три: Лыковсюй, Туричьский и Ореховский. Место это считается одним из неудобных для проходящих судов. Пассажирские пароходы проходят это место почти всегда ночью, и потому капитаны, лоцманы и штурвальные находятся тут в особом напряжении. „Не развлекайте нас, смотреть надо в оба", предупреждают они пассажиров. Туричьский перевал известен темь, что здесь лет 20 назад потонул пароход Россия принадлежавший обществу „Дружина". Напряженное внимание „вахты" идет и за Ильинскую пустынь, потому что в 12 верстах ниже её находится известное на Волге место „Сосуниха"', где Волга меняет часто направление. Волга здесь делится на два русла и на боковом из них — „волошке", в углублении горы, красиво лепится паровая лесопилка московского жителя г. Зварыкина.
<...>
Начинался рассвет, когда капитан сказал нам, что подходим к Чебоксарам.—,Да где же город?" спрашивали мы, но в это время из-за крутого мыса показалась иллюминация города. Когда идешь по Волге с верху, то Чебоксар не видно за этим мысом и только в полуверсте начинают виднеться из-за горы кресты Спасо-Геронтьевской пустыни; снизу же Волги Чебоксары видны верст за восемь. Город зажат в очень красивой долине, окруженной с трех сторон высокими поросшими лесом горами, и захватывает концами своими скаты двух холмов, обращенных вниз по течению.
<...>
От Чебоксар до Казани на протяжении 125 верст пароход наш делал две остановки: у Сундыря или Мариинского посада, бывшего когда-то вотчиной митрополитов Сарскнх, Подонских и Крутицких и сохранившего доселе остатки митрополичьего двора, и у села Козловки—„яичной биржи", получившей такое название потому, что здесь скупается у приезжих крестьян казанскими заводами, производящими казанское и яичное мыло, 2 - 3 миллиона яиц в год. Между Сундырем и Козловкой Волга на левом отлогом берегу (в 30 верстах от Сундыря) имеет длинный узкий залив — „Звениговский затон", на котором расположен Чикурский пароходостроительный завод Общества „Дружииа". На этом ь заводе сделаны почти все принадлежащие этому Обществу пароходы. Завод, окруженный домами рабочих, с церковью среди их, имеет вид большого прячущегося в лесок, села.
<...>
В Казани мы были в девятом часу утра. Обыкновенно пароход стоит здесь 2—2½ часа и есть возможность осмотреть город, на 5 верст удаленный от реки, но наш пароход, вследствие задержки в Нижнем на два часа, останавливался в Казани лишь на 25 минут, и познакомиться с Казанью, издали по виду своему представляющегося доселе полувосточным городом, не пришлось.
<...>
Сделав за Казанью еще 65 верст по Волге, мы повернули в Каму. Место слияния Камы с Волгой не отличается ни живописностью, ни оригинальностью: только резкая кайма красновато-желтой камской воды при соединении её с зеленоватою водой Волги обратила на себя общее внимание переливами разноцветных вод. Камская вода на протяжении нескольких верст, ниже устья Камы, как бы спорит с водой волжскою, и смесь их в ясный солнечный день дает игру почти всех цветов радуги.
<...>
Почти плоские берега Камы, при её устье, местами лишь покрытые небольшими рощами и кустарником, в общем же представляющее луговую полуболотистую равнину, казались слишком унылыми сравнительно с нагорным живописным берегом Волги; отсутствие встречных и попутных судов, во множестве видневшихся на Волге, безлюдье берегов и красновато-глинистая, отдававшая холодом, вода еще более усиливали невеселое впечатление, которому как бы подчинился и пароход, сменивший свой 25 верстный в час ход на 17 верстный: не так легко уже было идти ему против течения быстрой Камы, как в подгонявшей его Волге.<...>
Чрез два с небольшим часа во вступлении в Каму мы подошли к пристани города Лаишева, известного своею железною ярмаркой. Город значительно удален от Камы, а пристань представляет лишь ряд летних временных построек, в которых обитают судовые рабочие в то время, когда здесь производится перегрузка и перепродажа железа и частью других товаров.
<...>
За Лаишевым и следующею пристанью —Мурзихой Кама значительно изменяет свой характер в отношении живописности местности и видов: на берегах её, правом, крутом с обрывами, поросшими хвойными деревьями, и на левом низком, но тоже покрытом местами разнородным лесом, встречаются широко раскинувшиеся села и деревни, в которых редко уже виднеются соломенные крыши, и избы свидетельствуют, что начинается изобилие лесов. Огромные засеянные поля ясно говорят о процветании хлебопашества, на крутоярах виднеются стада коров и овец и вообще крестьянство „смотрит чисто". В Рыбной Слободе, последней под Чистополем пристани, пришлось видеть нам и то, чем увенчивает Кама труд занимающихся рыболовством. Слобода эта и село Пьяный Бор, находящееся па половине пути между устьем Камы н Пермью, снабжают все пароходы камские, вятские и уфимские живою рыбой, которая предпочитается пассажирами другим блюдам; пароходные буфетчики, закупая в этих двух пунктах живую рыбу, снабжают ею и свои буфеты, а также буфеты гостиниц и ресторанов, частью отправляют ее в попутные города, а из Перми и на станции Уральско-Горнозаводской и Екатеринбургско-Тюменьской железных дорог. В Рыбной Слободе, когда пароход наш пристал к пристани, четверо рабочих довольно большими корзинами, вмещающими по 2—3 пуда рыбы, стали перегружать живую рыбу из садка, находящегося около пристани и имеющегося форму маленькой барки, в садок па пароходе, устроенный в корме его так, что он сам наполняется водою из реки, и рыба постоянно находится в проточной воде. Пассажиры парохода большою группою столпились у берегового садка, любуясь стерлядями от трех вершковых до аршинных, 8—10 фунтовыми судаками и лещами, с которыми по росту и весу спорили щуки и шерешпера; оказалось до 10 осетров, весом от 10 фунтов до пуда, но особенно интересною была для всех изредка попадающаяся в Каме, но хорошо известная за Уралом, таймень или тальмень, один экземпляр которой быль пойман в этот день и тоже поступил в садок на пароход. Всего перегружено было более 20 корзин, весом в сложности 35—40 пудов, причем большую половину составляли стерляди и осетры; было также три корзины раков. Камские раки очень крупны, средняя величина их в вытянутом виде четверть, но есть и такие, что одна передняя „клеща" имеет 1¼—l½ вершка длины.
<...>
Приближаясь к Чистополю, который является одною из крупнейших хлебных пристаней на Каме, берега Камы обмениваются: левый начинает становиться горным, на правом является отлогость, а затем опять возвышается постепенно правый. Изменение береговых возвышенностей сменяется на 15—20 верстах, но преимущественно горы остаются па правом берегу и дальше достигают местами 30—35 сажен вышины, так что коровы и лошади, находящиеся на вершине их, кажутся овцами. Чистополь пришлось нам видеть в начале вечерних сумерек. Еще издали на берегу видны были ряды громадных сараев — все это склады для хлеба, а в некотором отдалении от них на пригорке раскинулся и сам город, среди строений которого виднеется несколько заводских труб. В Чистополе керосиновый завод казанского жителя Рахматулина (на самом берегу), винокуренный завод и паровая мельница.
<...>
За Чистополем все возвышеннее и красивее становятся берега Камы, темнее и гуще покрывающие их леса, тянущиеся местами, особенно за Сарапулом, по самым берегам, вблизи их на десятки верст и богатые стройными, громадными соснами, пихтами, лиственницами и частью кедрами; становятся обширнее, многолюднее и живописнее и селения и города. На этом восьмисотверстном пути, "северная красавица" Кама оспаривает права на красоту у своей величественной сестры Волги. Прибрежные высоты и холмы достигают особенно значительной вышины в семи местах: у Соколок (первая пристань за Чистополем), под Елабугой, близ Святого Ключа, около Челнов—„Тихие Горы", в Усть-речке, Сарапуле и у села Гор, под Оханском.
<...>
У Соколок мы были на рассвете и здесь под крутою горою произошел эпизод, всполошивший всех пассажиров, даже и тех. которые спали. Пароход остановился, по обычаю, на несколько минут у пристани, сдал одних и принял других пассажиров и тронулся опять в путь. Неистовый женский крик с причитаниями раздался вдруг в III классе на палубе и чрез мгновение к капитану на „вахту" вбежала крестьянка-Вотячка, продолжавшая оглашать утреннюю тишину воплями. Скоро выяснилось, что она села на пароход в Соколках, перенесла на него с пристани вещи, но „забыла на пристани двоих ребятишек". Вопреки правилу, в виду усиленных просьб пассажиров, капитан повернул пароход назад, подошел опять к пристани, Вотячка нашла своих ребятишек, и пароход вновь тронулся в путь. Прошли версты две, осталось с полверсты до устья Вятки: из-за горы послышался предостерегающий свисток встречного вятского парохода, чрез минуту пароход этот как бы вытолкнутый быстриною Вятки в русло Камы мелькнул мимо нас и с него к нам на пароход донесся переданный в рупор крик „скорее, снимать пассажиров"! Что значил этот крик, пассажиры, перебуженные пред этим воплями Вотячки (человек двадцать еще не спали и были на верхней палубе), не поняли, но тотчас же наш пароход начал опять поворачивать назад и сделав полуоборот стал поперек Камы; машина еле работала. Такой же полуоборот сделал и встречный вятский пароход и оба парохода боком стали приближаться друг к другу. Между ними было еще сажен двести, но колыхание воды, взбудораженной пробегом и поворотами двух пароходов было настолько сильно, что наш пароход, имевший почти 40 сажен длины (вятский был меньше) подвергся сильной качке. На верх стали высыпать полуодетые встревоженные пассажиры; „вахта" была в напряжении, дамы выражали испуг. Наш капитан в рупор переговорил с капитаном вятского парохода и, затем оба парохода, изменив намерение сойтись на воде, сделали полный оборот и пошли к пристани Соколок. Капитан вятского парохода, крикнувший: „снимать пассажиров" вместо „Принять пассажиров" дал основание опасаться, что их пароходу грозит несчастье, и поэтому начинался описанный редкий, не безопасный случай подхода пароходов на воде друг к другу. Вторичное возвращение наше к пристани, как оказалось, вызвано было тем, что „Крез Приуральского края" А. Ф. Паклевский-Козелл, спешивший с своего Вятского железного завода на выставку в Екатеринбурга, пожелал пересесть на первый встречный, идущий к-Перми, пароход. Если б он не попал на наш, то до следующего парохода сутки нужно было ждать в Соколках. Перешло к нам вместе с ним до 30 человек других пассажиров.Неправильный „оклик-сигнал" капитана вятского парохода; вызвавший переполох на нашем пароходе, был еще не особо важным проступком в пароходном деле. Небрежность, а иногда и дерзость капитанов других пароходов доводит до более опасных случаев на Волге и Каме, и главным основанием этого является сильная конкуренция пароходных обществ. Во время моего проезда по Каме проходилось слышать о нескольких таких случаях: у Богородской пристани уфимский пароход Якимов, стараясь с риском опередить Курбатовский Печорец при причале, чтобы забрать первым попутных пассажиров, едва не был пробит Печорцем и баржей, шедшею за ним; Самолетский пароход, обгоняя пароход Любимова на перекате, только благодаря энергии капитана Любимовского парохода не посадил его на мель; Дядя Каменских был в опасности от небрежности сигналов, определяющих путь при встрече (Махание флагами или фонарями, означающее какого берега держаться), да и на нашем пароходе был такой же случай: пароход, шедший сверху на встречу нашему пароходу и обязанный поэтому „определить путь", так невнимательно отнесся к определению пути, что только на 20—30 саженях до встречи дан был сигнал, и чрез это пароходы прошли лишь в 1 ½—2 аршинах друг от друга. Произойди малейшая оплошность на нашем пароходе, и было бы столкновение. Вообще, как пришлось слышать мне по пути, небрежность пароходных командиров н их помощничков переходит часто всякие границы и должна быть предусмотрена особыми правилами и караема строго; тогда многие несчастья и возможность их устранятся.
Упомянув о конкуренции пароходовладельцев, считаю не лишним указать количество пассажирских и буксирных пароходов, совершающих рейсы по Каме, Вятке и Уфе. От Нижнего до Перми по Волге и Каме ходят 10 пассажирских и 5 буксирных пароходов братьев Каменских, 4 пассажирских п 3 буксирные Любимова, 3 пассажирские с прицепкою арестантской баржи и 2 буксира Григорьева, 9 пассажирских с прицепными товарными баржами наследников Курбатова; выше Перми ло Каме в Чердынь—3 парохода пассажирско-товарных А. Черных; но Волге, Каме и Вятке от Нижнего до города Вятки—7 пассажирских Булычева (два с пересадкой, в средине лета, в Медведкове) и 3 пассажирские Тарышкина; от Нижнего до Уфы ио Волге, Каме и Белой — 6 пассажирских Якимова и 3 парохода Казенина. Таким образом по Каме и её притокам совершают рейсы до 60 пассажирских и буксирных пароходов, не считая многих буксиров Общества Дружина и других. Конкуренция вызвала страшное понижение цен за провоз клади, изменила и цены пассажирских билетов. — „Почем везешь до Сарапула? Бери меньше!" слышится нередко на пристанях крик Вотяков. На Уфимской линии в нынешнюю навигацию не было определенных цен за проезд и кладь: конкуренция окончательно уничтожила установленные цены. Дешевизне способствует и то, что иностранные пароходостроительные заводы, вследствие отсутствия пошлин на суда, продают пароходы дешево и в долгий кредит, подрывая тем и правильную конкуренцию пароходов при рейсах и особенно деятельность наших пароходостроительных заводов. На Волжско-Камском бассейне семь пароходостроптельных заводов: бр. Журавлевых в Рыбинске, г. Шипова в Костроме. наследников Курбатова в Нижнем, Общества Дружина в Чикурском затоне, братьев Каменских и Любимова в Перми и Гакса, бывший Кузнецова, в Кунгуре, но они строят пароходы, вледствие затруднительности конкурировать с иностранными заводами, почти исключительно для себя. Сколь хорошо работают эти русские пароходо-строительные заводы можно судить потому, что лучшая половина камских и уфимских пароходов сделаны на них руками русских рабочих из местного материала. Нынешним летом заводы эти новых пароходов работали мало, а завод г. Шипова даже совсем временно прекратил свою деятельность.
Между Соколками и Елабугой есть роскошное живописное имение -дача „Святой Ключ", принадлежавшее прежде генералу Крыжановскому, а ныне собственность известного Елабужского миллионера хлеботорговца г. Стахеева. Генерал Крыжановский имел, как известно, 6.000 десятин в Оренбургской и Уфимской губерниях; земля эта перешла его дочерям, одна из коих значительную часть своей доли продала вместе со Святым Ключем г. Стахееву за 200.000 руб. Роскошные леса, принадлежащие к этому имению, начинаются еще верст за 15—20 ниже Святого Ключа по левому берегу Камы. Самая дача Святой Ключ—с красивыми домами, часовенкой близ берега Камы над древним ключом, мачтой для флага на вершине пригорка, изящною пристанью, крохотным пароходом и отброшенною несколько в сторону паровою крупчатною мельницей — расположена на крутом повороте Камы, на лесистом мысу, с двух сторон омываемом широким руслом Камы. Святой Ключ находится в 12 верстах ниже Елабуги.
Приближаясь к Елабуге, правый берег Камы образуете гору сажен в 15 — 20 вышиной, и находящаяся за нею в 1½ версте от русла Камы красивая Елабуга снизу по течению не видна до самого конца горы и развертывается пред зрителем сразу, как только поравняешься с мысом, на котором одиноко, в версте от города, возвышается небольшая древняя башенка. Местными жителями башенка именуется Чертовым Городищем, но с каких времен она существует, добиться я не мог. Елабуга ведет крупную хлебную торговлю и поэтому от Камы до города настроено очень много громадных хлебных складов. Елабуга отправляет ежегодно на низовья Волги до 400.000 четвертей хлеба и ведет немаловажную торговлю с Сибирью и Кяхтой.
В 20 верстах за Елабугой и в 5 верстах от пристани „Челны" начинаются живоносные „Тихие Горы", воспроизведенные на полотне несколькими художниками.
<...>
За Челнами в Пьявом Бору, большом селе, когда-то во времена бурлачества очень богатом, а ныне представляющем массу полу-лачуг, тянущихся ио берегу на две слишком версты— „полпуток от Волги до Перми". Здесь отдыхали и пили на радостях, что полпути сделано по Каме, бурлаки, пили с ними и крестьяне, и пропили все громадные леса, находившиеся в окружности этого места и давно уже сведенные. Это и дало селу название Пьяный Бор. Бедность построек в нем особенно усилилась с мая 1883 года: от залетевшего на крышу ружейного пыжа почти все село выгорело.
На всех вообще волжских и камских пристанях ко времени прибытия пароходов собирается много торговцев и торговок со съестными припасами и местными изделиями, но таких оригинальных живых товаров, как в Пьяном Бору и в Каракулине, следующей хлебной пристани, на других станциях не встречалось. В Пьяном Бору продавали несколько пар волчат, молодых соколов и лисят по 20 коп. за штуку, а в Каракулине продавались по рублю маленькие медвежата. Эту местную живность крестьяне привозят к пристали верст за 15—20.
Между Пьяиым Бором н Каракулиным в Каму впадает река Белая. Слияние их дает единственный по своей обширности на Каме плёс в 4—5 верст длиной и 2½—3 версты шириной; в него врезались: слева мыс горного берега Камы, справа такой же мыс правого берега Белой, так что версты за две до устья Белой представляется, что эти мысы сошлись и Кама вдруг как бы окончилась большим озером. Слияние белой, довольно чистой воды „Белой Реки" с желтовато-глинистою камскою водой образует еще более резкую кайму, чем при слиянии Камы с Волгой.
<...>
Красавец Сарапул, наибольший, после Перми, из камских городов, расположен на высокой горе правого берега Камы. По обширности храмов, капитальности построек, торговой деятельности н населению (в нем до 17.000 жителей) он несравненно лучше других уездных городов той местности; фабрик и заводов в городе и уезде более двадцати, из них важнейшие кожевенно-дубильные, производство коих доходит до 200 — 300.000 рублей. На пристани, под горой, на которой расположен Сарапул, во время стоянки пассажирских пароходов, открывается базар обуви и других кожевенных изделий, приносимых сюда из разных мастерских. К осени вместе с кожаною обувью является тут же и валянная, так как развито в окрестности и шерсто-валяльное мастерство. В Сарапуле пароходы делают более продолжительную стоянку, чем на других пристанях.
От Сарапула до Перми на протяжении 450 верст семь станций пристаней, но ни одна из них сама но себе интереса для путешественника не представляет; даже города Оса и Оханск, представляются после Елабуги и Сарапула, деревнями; особенно Оханск, расположенный на отлогом, глинистом берегу Камы и имеющий только один храм. Некоторый из этих семи пристаней имеют торговое значение, потому что ведут к большим заводам. Первая от Сарапула пристань Гальяны служить местом выгрузки материалов, идущих на Ижевский оружейный казенный завод, расположенный в 40 верстах от Гальян, и местом нагрузки его изделий, при отравлении их с завода; поэтому на самом берегу в Гальянах построены большие склады. Следующая пристань Усть-речка служить тем же для Воткинского казенного железного завода, находящегося в двенадцати верстах от пристани. Оба эти завода находятся в Сарапульском уезде.
<...>
К Перми пароход наш прибыл в одиннадцатом часу вечера. Все путешествие по Волге и Каме от Нижнего до Перми (1.488 верст) берет 3½ суток. Под Пермью Кама, кормилица края (по ней сплавляется товаров вниз на 17 и вверх на З½ миллиона, причем 32.000 человек занимаются судоходством), верст 10—15 идет прямым широким руслом, и так как вечер был очень светлый, то на таком расстоянии стала видна Пермь, расположенная на высоком левом берегу. Пароходостроительные заводы Любимова и Каменских „на заимке" под самым городом, у обширной пристани, громадный казенный пушечный завод на Мотовилихе, в трех-верстах за городом на берегу Камы под высокою горой, и возвышающий на самом берегу на пригорке, против пароходной пристани, вокзал Уральско-Горнозаводской дороги как бы напоминали нам при расставании с пароходом, что Пермь сама по себе хороший губернский город, но главное его значение то, что она преддверие Урала.
(Отрывки из очерка С. Кельцева "От Москвы до Екатеринбурга (Из путевых заметок)", опубликованного в его книге "Из поездки на Урал" (Москва, Типография общества полезных книг. Моховая, д. Корлецкой, 1888г.))
Упоминаемые суда: Отец, Полюд, Печорец, Дядя..