Это был молодой человек, прасол, по-волжски «мартышка», скупщик хлеба.
Они большие плуты и мошенники.
Молодой человек ехал на пароходе со своим отцом, тоже «мартышкой».
Пожар случился ночью.
Катастрофы на Волге происходят по-особому, раз навсегда установившемуся церемониалу.
Пароход обыкновенно вспыхивает, как костер, сразу.
Никаких спасательных средств не имеется.
На пароходе масса легко воспламеняющегося материала.
Но, что еще хуже – на пароходе есть капитан.
Несчастие случается от того, что на пароходе, где едут люди, много горючего материала.
Но размеры истинной и ужасной катастрофы несчастье принимает благодаря капитану.
Волжские капитаны, невежественный в деле управления пароходом народ, теряют и губят народ.
Капитан «Петра I» пристал к берегу объятым пламенем носом парохода – и никто не мог сойти на берег.
Капитан «Веры» приткнул пылающий пароход к мели, но, растерявшись, забыл застопорить машину.
Колеса продолжали работать.
Люди бросались в воду, попадали в водоворот от колеса, их затягивало под колеса и убивало вертящимися лопастями.
Несчастный, с которым я беседовал, проснулся, когда все кругом «трещало и свистело».
Трещало, горя, сухое дерево, свистело пламя.
Отец метался:
− Деньги куды положил? Деньги куды положил? Больше тыщи!
Молодой человек кинулся на палубу и прыгнул в воду.
− Кругом ходили волны от колес. Колотит со всех сторон. Так и прибивает, так и тянет к колесам. Выгребал, что есть мочи. Из сил выбиваюсь. Не могу из этой толчеи выгрести.
Около себя он увидал плавающую доску. Схватился.
Но в ту же минуту доска погрузилась.
С другой стороны за нее схватился человек.
При огненном свете от пожара молодой прасол узнал своего отца.
− Я так думаю, что тятенька был помешавшись. Глянул – совсем безумное лицо.
И началась борьба из-за доски: отец, здоровый, «могутный» старик все старался ударить противника доской в грудь, чтобы потопить и высвободить доску.
− Я держусь, а тятенька все меня норовит в грудь, в грудь изо всей мочи. На меня толкает доску. Напирает. Я выждал минуту, да как он толкнул, и дернул, что было силы, к себе.
Руки у старика разжались, и он пошел ко дну.
Но в эту минуту кто-то схватил прасола за пояс. Утопающий.
Он выпустил доску.
− Я его по морде кулаком бью. Я его по морде. Держится. Царапает меня. Себя не помнит. Сознание это у меня мелькнуло – в висок его!
Утопающий разжал руки и «забултыхался в воде». Прасол «от него, от него». Выбрался из «толчеи» и поплыл.
− Только одно слово: «плыл». Течением несло. Только стараюсь наверху держаться.
И горящий пароход остался позади, и, − оглянулся, − зарево от него уж далеко, за поворотом, где-то мерещит.
− Несет меня теченьем. Стараюсь наверху держаться. К берегу свернуть – куда уж думать? Нешто с такими силами поперек течения выгребешь? Только бы поддержаться.
С низовьем, горя огнями, «под другим берегом» прошел пароход.
Несчастный кричал. Его не слыхали.
− Плыву. К рассвету уж. Руки, ноги как деревяшки стали. Дышать нечем. Сил не стало. Вижу пришла моя погибель. Сотворил молитву и опустил руки. Двинуть уж ими не мог. Опустился.
И стал на колени. Он плыл в эту минуту над мелью.
Себе не поверил. Вскочил на ноги, стою. Под ногами песок. А рассвет идет. Засерело. Яснеет. Вижу, берег близехонько, рукой подать. А шелохнуться боюсь. Вдруг рядом глубокое место. Может, я на самом краю мели стою? Ступишь ногой, да и бултых в яму. Стою, дрожу, шевельнуться не смею. Да стал застывать. Внутри у меня все захолодело. Сил моих нет больше в воде стоять. Колочусь весь. Начал осторожненько, осторожненько ногой дно рядом нащупывать. Нащупаю и стану. Опять нащупаю. Медленно двигаюсь. А река все мельче да мельче. От берега мель. Так и вышел на берег. Вышел, да и бросился по берегу бежать. Чтоб отогреться. Потом уж увидел, что берег весь в камнях мелких. Бегал, бегал, да и свалился. Заснул. Проснулся – день. Лежу весь избитый. Ноги в крови. Увидел: пароход идет; встал кое-как через силу, махаю руками, кричу. Увидали, что на берегу голый человек стоит и руками машет – потому всю одежду на мне порвало, был я голый, − послали лодку, подобрали.
И, рассказывая, − с тех пор прошло уже несколько дней, − несчастный «колотился в лихорадке» так, как будто он все еще стоял на мели, не смея пошевелиться при одном воспоминании.
Когда писали об этой катастрофе, все были уверены:
− В этом роде катастроф больше не будет. Примут меры.
Катастрофы будут.
Без «катастроф невозможно».
Но в каком-нибудь другом роде. С вариациями.
А точка в точку такая… Нет, это уж невозможно.
И вот повторяется «точка в точку» такая же катастрофа.
Люди ездят на каком-то готовом костре. Спасательных средств никаких. Противопожарных – никаких.
И словно по установленному церемониалу, капитан «теряется» и губит пассажиров.
Что такое волжский капитан?
− Пассажир, имеющий право входа на мостик!
Волжский пароход ведет лоцман.
Простой мужик, волгарь, знающий Волгу, как свои пять пальцев.
Во время навигации лоцмана работают и зарабатывают хорошие деньги. Зиму живут у себя в деревне.
− Что же вы зимой делаете? – спрашивал я у лоцманов.
− Да что делать? Скука. Лежишь на печи, да Волгу повторяешь, чтоб не запамятовать.
− Как «Волгу повторяешь»?
− Лежишь и воображаешь. Вышел я будто из Рыбинска. Ну, и представляешь себе: здесь вот поправее мель, здесь супротив трех дерев на берегу колдобина. Тут против камня коряги лежат. Налево из-за леса церковки мелькнули, − значит, в фарватере поворот. Так до Астрахани и проплывешь. А потом от Астрахани до Рыбинска побежишь. Так на печи всю зиму и проездишь!
Лоцман ведет пароход не по бакенам, не по знакам, которые расставляют гг. волжские инженеры, а по приметам: по деревцам, по камням, по пням старым, по рощам, да по молнией спаленным осокам.
Если лоцман посадит пароход на мель, на следующей станции берут другого, а он едет на верховья вести другой пароход.
− Не задалось!
Раз севши на мель, он теряет «кураж», «уверенность в руке» - будет бояться и еще совсем «расхандочит» пароход
Лоцман стоит у руля, зорко смотрит на пни да на камешки, ворочает колесо направо, налево.
Лоцман командует в трубу:
− Тихий ход… Средний… До полного… Стоп, машина!
Помощники капитана – те хоть «отмахиваются».
Машут белыми флагами встречному пароходу, какой стороной расходиться.
А капитан в пароходе «совсем никакого участия не принимает»
Его дело «лаяться» с пассажирами.
− Чего опять останавливаешь, чучело? – орет второклассный пассажир, волгарь.
− Лодка с пассажиром! – отвечает с мостика капитан.
− То-то лодка. И так идем с запозданием. А тут на каждом шагу остановка! Из-за всякого полтинника пароход останавливаете – полтинники сбираете! Побирушники, черти! Право, черти!
− Не лайся!
− Деньги заплатил и лаюсь!
Капитан на волжском пароходе – это товарный кондуктор.
Если б ему дать пароход самому провести, − он бы и не взялся.
Десяти верст бы не прокомандовал, − на мели бы сидел «или ко дну шел».
И в такие руки вверяются сотни человеческих жизней!
Было бы очень наивно снова думать, что катастрофа с «Петром I» хоть в этом-то роде последняя.
(Из газеты «Пермские губернские ведомости», 1903 год, 15 июля, № 153, стр. 3. Материал предоставлен Алексеем Александровым)
Упоминаемые суда: Вера, Петр Первый..