19 июня я отправился вниз по Каме на пароходе Любимова «Кама». Хороший пароход, чудный день, веселые лица пассажиров – все как-то животворно действовало после служебных занятий и сопряженных с ними вольных и невольных волнений. Читать ничего не хотелось, да и до чтения ли? Пред глазами то и дело мелькали роскошные панорамы, от которых не хотелось оторваться. Право, хороша, чудно хороша северная природа! Таких картин, таких ландшафтов не имеет теперь когда-то дивная, родная мне Малороссия. На Украйне почти нет теперь лесов, «широкий и глубокий» Дон представляет жалкую, узкую ленту, и только около Ростова и ниже Дон сравнительно широк, глубок, красив и судоходен.
Дорогой мне пришлось познакомиться с молоденькой учительницей одной из второклассных церковно-приходских школ Пермской губернии. Учительница всего год тому назад кончила курс гимназии с медалью.
− Скажите, пожалуйста, В.М., − спросил я, − почему же вы не пошли служить в земскую школу?
− А потому, что место мое – поблизости Перми, квартира готовая, да и жалованье приличное (30 рублей в месяц), − ответила она.
− А не разочаровались ли вы в школе церковной?
− О, нисколько! Своей школой я очень довольна; для меня не важно, какая вывеска на школе, а важно умело нести в народ свет, а это великое дело прекрасно осуществляет наша школа.
− Год вашего учительства не надоел ли вам?
− Напротив, − теперь я еще больше полюбила свое дело, больше стала понимать задачи и приемы педагогики; теперь я с удовольствием еду в Петербург на учительские курсы, устраиваемые училищным советом при Свящ. Синоде в Царском Селе.
С удовольствием слушал я свою молодую собеседницу, горячо верующую в свое великое дело.
II.
На другой день, пред самым отходом парохода из Казани, на пристань пришли два мужичка, с сумками за спиной; это – богомольцы, прибывшие в Казань на встречу иконы Божией Матери. Толкаясь среди публики, мужички эти шумно требовали чего-то; многие смеялись над ними. Я подошел к одному старику и спросил, о чем он беспокоится.
− Да как же, барин, не шуметь? Наши деньги! Подай их сюда! Ему, богачу, что? А нам и 30 коп. – большие деньги!
− Какие 30 копеек?
После немалых расспросов удалось, наконец, понять, в чем дело: в Васильсурске эти богомольцы взяли билеты до Казани на пристани пароходства о−ва «По Волге». Вскоре к этой же пристани причалил пароход бр. Каменских, на который и сели богомольцы. Но дорогой пароход Каменских потребовал с них другие билеты своей фирмы, считая недействительными билеты п−ва о−ва «По Волге». По прибытии в Казань, богомольцы и пришли на пристань этого общества и требовали обратно свои 30 коп., так как они не ехали с пароходом этого общества. Конечно, денег им не возвратили, а лишь посмеялись…
Мне думается, смеяться тут нечего, да и грешно смеяться над темными людьми, а было бы делом самой простой справедливости – просматривать билеты у простого люда и растолковывать ему, что нужно… Право же, больно и обидно было за этих бедных и темных людей, виноватых только тем, что они темны, неграмотны!..
III.
В 10 час. утра массивный и величественный пароход «Князь» общества «По Волге» отвалил от пристани. Ехать на таком пароходе, да еще в такую хорошую погоду, конечно, большое удовольствие. Не совсем приятно стало только после 12 час.: жара нестерпимая, в каюте душно. Зато вечер вознаградил за дневную тяготу. Боже мой, что за вечер! Жаль, что я не поэт, чтобы в могучих звуках и сочными красками передать всю красоту природы и жизни!.. А Жигули при лунном освещении!.. Какая красота, какой восторг!..
На следующий день, в 7 часов утра, пароход наш прибыл в Самару и должен был простоять здесь 3½ часа. Я отправился осмотреть памятник Александру II-му и городской музей. Какие великие идеи воплощены и так художественно в мертвом веществе! На памятнике, помимо прекрасной фигуры Александра II, и крестьянин, «осеняющий себя крестным знамением и призывающий Божие благословение на свой свободный труд, − залог своего благосостояния и счастья общественного», и женщина (Болгария), рвущая турецкие цепи, и подчиненная России восточная женщина, сбрасывающая свою унизительную чадру для человеческой, культурной жизни, и чеченец (или вообще кавказский горец), ломающий свою разбойничью шпагу, − здесь и указание на всеобщую воинскую повинность, и равенство всех пред законом, и лучший в мире суд, в котором «да царствуют правда и милость», и другие великие и светлые страницы. Да, хорош этот памятник, можно сказать, даже единственный в России по своей глубокой содержательности. Осмотреть городской музей не пришлось: музей открывается только с 10 часов; несмотря на мою настойчивую просьбу, швейцар твердил одно: «раньше не велено пущать». По его же указанию я ездил за разрешением и к купцу Пермякову, но «их степенство» уехал в свой магазин в Москву, и обращался к библиотекарше общественной библиотеки, которая изволила еще почивать, хотя был уже десятый час. Досадно было: почему бы администрации музея не дозволить проезжим осматривать музей и несколько раньше назначенных часов, в присутствии хоть того же швейцара? Сонные люди и снотворные порядки!
IV.
На пути от Самары я познакомился с одним чиновным старичком. Чем-то уж очень стародавним, чуть не домостроевщиной пахло от этого жителя города Хвалынска. Словоохотливый старик не мог нахвалиться простотою жизни в этом городе. Люди здесь, говорил он, простодушные, старообрядцы, крепко веруют по-старинному, знают все друг друга и что у кого есть вплоть до числа кур во дворе; газет, к счастью, не читают, тревог никаких, словом, спокойно, тихо… Божья благодать…
− Хороша благодать, − заметил я, − и тишина!.. А разве позабыли, как ваши хвалынцы в холерные годы убили врача?.. Простите, но мне думается, что жизнь в вашем городке – это стоячая вода, засасывающее болото…
Слова мои очень не понравились старику, и он переменил разговор; расстались же мы с ним друзьями.
Из Хвалынска на пароход сел слепец-гармонист, да чета балалаечников. Усевшись на открытой задней части парохода в III классе, слепец вскоре заиграл на гармонике и, под звуки ее, стал напевать своим сиплым голосом. Большая толпа пассажиров I и II классов, притиснувшись к сетчатой проволочной решетке, с удовольствием слушала этого доморощенного баяна, а он, поощряемый таким вниманием «баров», воодушевленно пел и пел… Он пел и тоскливые русские народные песни, и залихватски-ухарские, и былины; особенно удачно были спеты былины про Сусанина, казнь Стеньки Разина и друг.; но всеобщий взрыв хохота вызвала ухарская песня: «Сухота ли моя – чужемужняя жена, а моя-то жена – полынь горькая трава». В награду «высшая» публика набросала порядочно серебра в шапку слепца. Балалаечники же, пылая завистью к слепцу «Ване», заиграли одновременно с слепцом, чтобы перебить ему, и запели песни фабричного, циничного пошиба, но были остановлены публикой и рассердившимся слепцом, и должны были, с явным озлоблением, стушеваться. И здесь борьба…
В великолепную, серебряную ночь долго не спалось… Да и как спать, когда роскошная природа точно нежится и жизнь бьет через край?! Утром мы уже подъезжали к Саратову.
Саратов – большой, богатый приволжский город, где есть на что посмотреть и полюбоваться. В моем распоряжении было много свободного времени, и я пошел осматривать саратовские достопримечательности и, прежде всего, Радищевский музей, помещение архивной ученой комиссии и музей общества любителей естествознания – т. е. те места, какие следует посещать туристу.
Радищевский музей – какая это гордость для Саратова! Проезжайте по всем провинциальным городам России, и ничего подобного вы не найдете. Почти с благоговением входишь в это громадное двухэтажное здание, построенное городом и ему принадлежащее. На второй этаж ведет прекрасное антрэ, с которого входящий читает следующую надпись по мрамору на стене золотыми буквами: «заложен 1 мая 1883 года, окончен и открыт 29 июня 1885 года»; «основан городом Саратовом и профессором живописи Алексеем Петровичем Боголюбовым в память Александра Николаевича Радищева». Я считаю не лишним представить здесь несколько биографических данных об этих великих русских деятелях.
А.П. Боголюбов, сын полковника, родился 16 марта 1824 года в Новгород. губернии, учился в морском кадетском корпусе; служа по морскому ведомству, он сопровождал герцога Максимилиана Лейхтенбергского в его путешествии на остров Мадеру, во время которого проявил свою природную склонность к рисованию. По одобрении герцога, Боголюбов в 1850 году вышел в отставку и поступил в академию художеств, при видных ее профессорах Воробьеве и Виллевальде. За картину «Ревель с моря» А.П. получил 1-ю золотую медаль. Для усовершенствования в живописи, он посетил Женеву, Париж, Дюссельдорф, где работал под руководством знаменитого мариниста Андрея Ахенбаха; посетил также Волгу и Крым; в 50-х годах он был академиком, а в 1861 году – профессором; скончался А.П. 26 октября 1896 года в Париже.
А.П. пожертвовал саратовскому музею капитал в 200 тыс. руб., а рисовальному училищу своего имени, находящемуся при музее, − коллекцию разных картин и предметов, стоимостью в 60 тыс. руб.
Митро Бутков.
(Продолжение следует).
(Из газеты «Пермские губернские ведомости», 1903 год, 26 августа, № 186, стр. 2. Материал предоставлен Алексеем Александровым)
Упоминаемые суда: Кама, Князь.
Упоминаемые судовладельцы: «Любимов Иван и К°», акционерное общество, «по Волге», пароходное общество, учрежденное в 1843 году, Каменские, братья Ф. и Г., торговый дом..