Речная старина

О сайте | Ссылки | Благодарности | Контактная страница | Мои речные путешествия |
Волга | Днепр | Кама | Нева | Ока | Окно в Европу | Север | Урал и Сибирь |
Материалы из газет, журналов и книг | Путеводители | Справочные и информационные материалы |
Список пароходов (1852-1869 гг.) | Справочник по пассажирским пароходам (1881 - 1914 гг.) | Старый альбом | Фотогалерея |
Коллекция Елены Ваховской | Коллекция Зинаиды Мардовиной | Коллекция Игоря Кобеца | Коллекция Сергея Новоселова |
События 1841-1899 г.г. | События 1900-1917 г.г. | События 1918-1945 г.г. | События 1946-1960 г.г. | События 1961-1980 г.г. |

19. Низовье.

(Села Царицынского плёса. Столбичи. Разинский бугор. Камышин. Царицын).


Что мне колода!

Сам я воевода,

А ты гляди на Волге, нет ли встречных

И поперечных!

Островский.

Я рос, как многие, в глуши

У берегов большой реки,

Где лишь кричали кулики,

Шумели глухо камыши.

Некрасов.


Многие писатели думают о нас, немногие заставляют думать.


За Саратовом сёл ещё больше. Голая, бесконечная степь тянется по берегам. На правом берегу она лежит высоко над рекой и обрывается в воду жёлтыми и белыми скатами, изгрызенными оврагами и продырявленными пещерами. Кое-где высовываются длинные, однообразные и скучные острова, села выставляют повсюду свои громоздкие и многочисленные амбары. Рощи пропали совсем и их сменила знойная раскалённая степь, от которой пышет жаром и духотой.

Левый берег — низменная степь, убегающая куда-то на восток, в бесконечную даль, сливающаяся с полуденным маревом, дрожащим над степью. Мелькают сёла и деревеньки. Вот Сосновка с волоком на реку Медведицу, вот Синенькое, вот Ахматово и все они на один фасон, все с зажиточными домиками, с хорошими церквями, все тонуть в ржаных и пшеничных полях. Тут и деревни, и села, и хутора, и слободы, и колонии с немецкими колонистами, чисто и опрятно одетыми в белые традиционные рубашки с наглухо застёгнутым жилетом или в синие юбки. И все поселения выглядят богато, все разрослись и разлеглись на большое расстояние и служат продолжением хлебных рынков, которыми так богат Саратовский плёс, эта хлебная Волга, запруженная караванами барж с пшеницей, и сплошь застроенная амбарами. Низовье мало уступает ей и почти сплошь до самого душного Царицына амбары и поля не прекращаются, внося скучное однообразие береговых видов.

Вот выплыло село Ровное, берег которого запружен судами, из-за леса мачт которых и из-за амбаров торчать многоэтажные дома, нередко с вычурной архитектурой. Совсем городок. А село Золотое, затонувшее в превосходных фруктовых садах, разлеглось на протяжении трёх вёрст по правому берегу, подняло свои богатые каменные храмы и смотрит городом, богатым хлебным торговцем, затыкающим за пояс многие Волжске города. Мельниц в этой части Волги без числа. Они уселись на все холмы и на все пригорки. При полном отсутствии рощ и садов, Золотое кажется необыкновенно цветущим и веет ароматом зелени и цветов далеко на Волгу.

Снова потянулись обрывы, блестящие от мела. Они то пригибались к реке, словно хотели нырнуть в неё, то высоко поднимались над рекой, прерываясь чернеющими балками. В некоторых местах обрывы так высоко взгромоздились над Волгой, что стада коров, идущие по вершинам, казались игрушечными.

Степь тянется высоко наверху, а со стороны Волги стоит бесконечно длинная белая стена. В чёрных балках мелькают то деревенька, то рыбачья хижинка. Степной ковёр, как зелёная скатерть, стелется по стене и местами падает зелёными складками, загибаясь в сторону реки над обрывом. Пошла совершенная пустыня. Кое-где парили орлы, вдоль меловых стен с криками носились прибрежные стрижи, караваны барж и плотов лениво плыли по реке. Солнце палило невыносимо и от берега веяло зноем, изредка узкой ленточкой обрывался жалкий ручеёк, бросаясь в Волгу около рыбачьей избушки... Пароходы казались ничтожными скорлупками возле этой колоссальной стены, на этом море воды, а караван барж тянулся еле заметной ниточкой. Стены, изгрызенные пещерами и зевами, местами приняли вид не то руин, не и то башен, камни взгромоздились в какие-то циклопические стены и в фантастические постройки.

Ночью на меня этот берег произвёл особенно сильное впечатление. Мне показалось, что я плыву мимо сказочного царства. В пещерах жгли кирпич. И эти огненные логовища, эти жерла и зевы, изрыгающие пламя, словно гнезда змей и драконов, глядели на пароход своими раскалёнными глазами и окрашивали воду в фантастический отблеск. С каждым шагом стены принимали всё более и более вид руин крепостей и замков, а у деревни Банновки из воды поднялись колоссальные столбы и колонны, прислонившиеся к береговой стене. Это «Столбичи». Тут уже все замки с башнями и зубчатыми стенами, грандиозными развалинами на отвесных крутиках, фантастические дворцы на недосягаемых обрывах. Дикая поэзия, очаровательный уголок! Волга пустынна и беспредельна, как степь, которая тянется по берегам. Нигде ни деревеньки, ни избушки, только стрижи да чайки, громко крича, носятся над очарованным, городом замков и дворцов. Сама Банновка тоже курьёзный уголок, она, как и отдалённые Катунки, вся подпёрта сваями и брёвнами. Домишки стоят на деревянных платформах, которые удерживают их от падения в Волгу. Река изгрызла берег и рушит вешними разливами эту стену, служащую подножием Банновки. Всюду длинные плотины, всюду ракитовые плетни, всюду насыпанные валы и навороченные горы камней, чтобы укрепить уползающий из-под ног берег...

Низовье Волги — арена прежнего разбоя былых удальцов и здесь повсюду, что ни обрыв, что ни ущелье, всё предание и сказка о былых атаманах, разбойниках, удальских выходках и таинственных приключениях.

А вот выплыл и Разинский бугор, отрезанный от длинной стены берега двумя глубокими оврагами, составляя продолжение той же стены. Здесь некогда сидел в кресле с слоновой насечкой сам Степан Тимофеевич, поглядывая на Волгу и махая своим шёлковым платочком проплывавшему судну. Если оно не слушалось и не останавливалось добровольно, с берега мчались ладьи с добрыми молодцами и чинили расправу над непокорными. Здесь в одной из пещер, обитой бархатом и украшенной драгоценностями, жил Разин, здесь чинил он свою расправу, о которой до сих пор поются песни по Волжским берегам.

Тут на пустынном берегу, где то в тёмных ущельях и дремучих лесах, мучился Стенька Разин великою мукой за все свои злодеяния и в народе живут рассказы о разных случайных встречах с ним. Разин живёт и теперь, в виде старого, громадного, седого старика, живёт и мучится. По словам одних, сидит он в уединённой избушке вблизи громадного болота, из которого каждую ночь выходят сотни и тысячи змей и жаб сосать разбойника. По словам других, лежит он под деревом и каждую ночь слетает громадный орёл, посланный Богом, и клюёт ему и грудь, и бока, и сердце, и глаза и мучится Разин от нестерпимой боли так, что дубы пригибаются и земля от того крика содрогается. И всем встречным говорит Разин по утру, когда улетает орёл или уползают обратно в болото все гады, что 100 лет он мучится и что 100 лет ещё промучится, за то что проливал неповинную кровь, что надругался над девицами безобидными, не жалел стыда женского, и что он снова придёт на Русь и на Волгу, потому что правды нет нигде, придёт по Божьему повелению, придёт людям в наказание и что лучше всем раньше помереть, с камнем в воду кинуться, чем дождаться его прихода грозного, страшного, неумолимого...

В некоторых местах кажется, что плывёшь по озеру, так раздвинулись берега, а низкий луговой берег убежал совсем незаметной полосой к горизонту и слился с небом в туманной дали. Волга искрилась, глотая раскалённые лучи и от этого блеска, от этого сверканья воды делалось ещё жарче, ещё душнее. Вот село Даниловка осталось позади, проплыла и деревня Щербаковка, а за ней и Байдаков буерак. Вот и колонок Усть-Кулалинка, против которого вливает свои воды в Волгу большой Еруслан, очень мало отклоняя её от прежнего течения. Уракова гора, спустившаяся тремя террасами в Волгу, вся зелёная от травы, выплыла громадным бугром в этой скучной панораме крайне однообразного берега. Здесь когда-то жил атаман разбойников Ураков, у которого Разин в продолжении 15 лет служил кашеваром, которого он затем застрелил и сам стал атаманом.

За деревней Линовкой показалось громадное село Никольское с 20 тысячами жителей, превосходящее, почти наискосок лежащий напротив, город Камышин, это былое гнездо понизовской вольницы, этот город прославленных арбузов, этот былой Дмитриевск, стоящий на берегу крошечной речонки Камышинки. Этот ручеёк в прежнее время был значительной речкой, протекавшей по непроходимым дебрям и соединявшейся незначительным волоком с Иловлей и Доном. Но этому пути плавали Донские казаки в своих лодках и грабили иноземные товары на Волге и на Хвалынском море. Пётр Великий мечтал соединить в этом месте Волгу с Доном и велел приступить к грандиозному предприятию и начать рыть канал несколько ниже того места, где в стародавние времена рыл канал турецкий султан Селим, чтобы провести свои войска в Волгу для войн с Персией и Астраханью. И канал предприимчивого Селима и канал гениального Петра остались сладкой мечтой, были заброшены по одной и той же причине, что люди, которым было доверено это предприятие, думали только о собственной наживе, считая за ничто грандиозные предприятия царей. Кое-какие следы Селимова канала остались, до наших дней, как и следы работ Петровского канала. Существуете легенда, что начальник работ так много крал денег, так много поморил солдат на работе, что когда дело дошло до отчёта, он сел в коляску, запряжённую лихими конями, и помчался, что было мочи, к отвесным обрывам над Волгой. Кони понесли, что было духу, и ринулись с крутика в реку...

Городок производит довольно унылое впечатление и любопытен во второй половине лета своими арбузами. На барянах и плотах, на телегах и на берегу лежат горы зелёных арбузов то величиной в кулак, то просто чудовищных размеров. Караваны барж развозят повсюду прославленный камышинский плод, действительно, необычайно вкусный. От Камышина начинаются уже сплошные баштаны дынь и арбузов, распростёртых повсюду на земле, пропекаемых и калёным, солнцем, и землёй, горячей и знойной.

Сам Камышин тип пыльного провинциального городка, с деревянными тротуарами, низенькими домиками, мучными рядами, казёнными постройками присутственных мест и скучной неинтересной жизнью. В былые времена, когда Пугачёв взял Камышин, всё его население погибло на виселицах...

За Камышиным Волга ещё однообразнее. Когда спускаешься по Волге, то эти места вплоть до Царицына проезжаешь ночью; когда едешь на север, то приходится ехать днём по этому душному, однообразному плёсу. Правда, приятно сидеть на пароходе в тенистом уголке в кресле и глядеть на проплывающую панораму берегов, на встречные пароходы, на эти большие плоты с двумя избушками на них, между которыми висит мостик с прихотливой беседкой. На все эти мимо скользящие сёла, деревни и посады, приятно познакомиться с сотоварищами по путешествию, но всё-таки этот плёс утомляет своим однообразным видом, своей беспредельной степью. Потом, позже, сидя у себя в Петербурге, я с наслаждением вспоминал и этот долгий день, который мне казался нескончаемым, вспоминал с тихой грустью, что он уже прошёл и так желал очутиться снова на палубе парохода, снова пережить даже тоску, которую навеял на меня берег, потому что и тоска была мне дорога по воспоминаниям. Волга даёт такую массу впечатлений, характерных сценок, картинок, что они врезываются в душу путника и потом светят ему в воспоминаниях, как милые, родные огоньки.

На левом берегу распростёрлась степь с её соляными озёрами, эта скучная, громадная Калмыцкая степь, с редкими посёлками на Волге, с неинтересными берегами, а на правом мелькали то село Сестрёнка, то Поповка, то Караваинка. Последняя любопытна своими обрывами и валунами, необыкновенной твёрдости и похожими на ржаные караваи, что и дало название деревни.

— Проплыли и Быкова хутора, где зреют лучшие арбузы, сплавляемые к Камышину.

— Вон Балыклей, вон Александровское село, указывал мне сосед на проплывавшие села, а там вон — пролейка с двумя большими курганами, которые зовутся царскими могильниками.

Астраханская губерния на левом, Саратовская на правом спустили свои берега в Волжские волны и замерли в жаре. За с. Широким с его группой пирамидальных тополей, показался посад Дубовка, разжалованный из города за свою приверженность Пугачёву, разбитому под Казанью и принятому Дубовкой. Здесь Волга подходить всего ближе к петлям Дона, здесь была прежде конно-железная дорога между реками, прогоревшая вследствие того, что товары подвозились по прежнему на волах местными жителями упорно избегавшими новшества. Дубовка с её громадной фабричной деятельностью после Саратова занимает на Волге первое место. Это очень красиво лежащий по крутому саратовскому берегу городок с его многочисленными хорошими каменными домами, церквями, заводами и рядами. Около Дубовки есть следы прежних укреплений и находятся старинные монеты и украшения.

До самого Царицына нет интересного уголка. Только ниже Дубовки отделяется от Волги громадный рукав Ахтуба, судоходный только в половодье, протекающий по Астраханским степям на расстоянии 500 вёрст, соединяющийся с Волгой, омывающий знойный Царёв и впадающий ниже Красного Яра в Каспийское море. Это река Золотой Орды, река, на берегах которой живали ханы, куда стекались на поклон данники монгольских народов, где приносились жертвы, где сложили свои головы не один герой, где дикая жизнь кипела ключом и где ветер поднимает ужасные и частые смерчи, крутящие высокие песчаные столбы, стремящиеся по степям.

* * *

Мы подошли к Царицыну. Он даже с Волги не красив. Масса лачуг, масса судов, лес мачт, крутики, на вершинах которых расселись серые, жалкие лачуги, готовые упасть вниз вместе с размываемой глинистой горой, в следствии чего мелеет берег. Бывшая крепость во времена Иоанна Грозного, выстроенная на краю света тогдашнего времени, выдвинутая в страну кочевников, лежа между Волгой и Доном, не смотря на своё выгодное положение и на железные дороги, связывающие город и с Калачом на Дону и через Грязи со всеми городами, Царицын имеет вид неопрятного, душного, пыльного села, окружённого целым рядом деревень, полных бедных лачуг, неприглядных землянок, серых хибарок, жалких мазанок и покачнувшихся изб. Точно громадное азиатское селение лежит Царицын по косогорам и оврагам при впадении со всем высыхающей летом реки Царицы. Вдоль берега — море судов. Они, словно громадное стадо, прижались у высоких скатов берега и это чуть ли не единственно интересное в Царицыне, даже вид на колоссальную реку, которая от толчка почти безводной Царицы поворачивает несколько к востоку, не представляет ничего особенного. Мне пришлось провести сутки в этом городе и мне показалось, что я пробыл в нем целую неделю. Взгромоздившись по высоким лестницам на вершины крутиков, я попал в город, который представлял целое море раскалённой пыли и сыпучих песков. Я буквально тонул в горячем песке, который немилосердно жёг ноги. От каменных домов, от длинных кирпичных сараев, амбаров и всевозможных складов, как и от земли, веяло зноем и приходилось дышать раскалёнными струями воздуха. Нигде ни деревца, ни кусточка, только пучки засохших трав, подорожники, ковыль, да проскурняк торчали по оврагам и улицам. Я вышел на громадный пустырь, составляющей центральную площадь города. Здесь среди туч пыли и гор песка, среди неприхотливых зарослей ромашки и нескольких жёлтых сгоревших злаков, стоять, чередуясь с лачугами, каменные палаццо, которые поневоле заставляют вас раскрыть рот от удивления. Положение Царицына на углу Волги, на двух железных дорогах, сделало его крупным торговым центром, поэтому деятельность здесь кипит, потому рядом с бедностью и голью, с лачугами и землянками высятся каменные здания. Здесь на этом пустыре вблизи хорошего здания гимназии, Успенского собора, церкви Иоанна Крестителя, по преданию, выстроенной на месте прежнего Батыева дворца, Троицкой церкви и банка, составляющих довольно красивую группу, поднялась гигантская и великолепная руина, полная молчаливого величия, полная царственной красоты, сгоревшая в 1887 году, гостиница Божеского. Жаль, что эти величавые стены в колоннах и лепных украшениях не видны с Волги, которой они так к лицу своими грандиозными размерами. Здесь были и номера, и рестораны, и театр, и клуб, и магазины, и городское управление, а теперь чёрные отверстия окон зияют между громадных, обгоревших колонн, ласточки с громкими криками носятся над развалинами, приклеивая свои гнёзда к уцелевшим карнизам и украшениям, да трава растёт из трещин, свешиваясь над молчаливыми стенами.

В городской управе мне показали главную достопримечательность Царицына. Это: дубинка из черешни, суковатая и толстая, и картуз, обитый мехом и изрядно попорченный молью, Петра Великого, подаренные императором городу в 1722 году с словами: «вот вам моя палка, обороняйтесь ей против ваших ворогов, как я управлялся ею с своими друзьями; а вот моя шапка, как её никто не смел снять с моей головы, так никто пусть не посмеет вывести вас из Царицына»...

На спусках и косогорах к реке Царице находится увеселительный сад Конкордия с летним театром для опереток, если можно назвать садом это отгороженное место и театром этот деревянный балаган. Только у вокзала Грязе-Царицынской железной дороги разросся маленький садик с несколькими беседками, затянутыми диким виноградом. Он один не выгорает и остаётся единственным зелёным островом среди выжженной степи и раскалённых песков, только благодаря тому, что его ежедневно поливают, открывая краны водопроводных труб и наводняя все канавы, по которым рассажены кусты ароматной иерусалимской вербы и деревья. Водопроводная башня, поднявшаяся над этим хаосом зданий, играет здесь двоякую роль: кроме прямого своего назначения — она каланча и с неё открывается далёкий вид и на обгорелые степи и на Заволжскую сторону, сливающаяся с туманами.

Я долго бродил по городу. Зной был нестерпимый. Царицын спал, окутанный мёртвой тишиной и только изредка попадались мне на встречу еле переступавшие волы, запряжённые в большую телегу. Насколько скучен, апатичен и бездеятелен был Царицын, настолько шумен и полон деятельности был Нобелевский городок, лежащий между двумя оврагами ниже по Волге, у самого Царицына и выставивший свои гигантские цистерны и баки. Шум, гам, треск там не прекращаются. Керосин льётся по трубам из цистерн в нефтяные вагоны и в наливные суда... Здесь ещё душнее, ещё жарче, и голова идёт кругом от стука и грохота, и я бесконечно был счастлив, когда пришлось покинуть этот знойный, душный город и мчаться дальше от него.



| © "Речная старина" Анатолий Талыгин 2006-2018 год. | Контактная страница. |