15. По Самарскому плёсу.
(Кама. Остатки древних Болгар. Вдоль гор. Симбирск).
Над городом лежало оцепенение покоя, штиль на суше, какой бывает на море, штиль широкой, степной, сельской и городской русской жизни.
Это не город, а кладбище, как все эти города.
Гончаров.
Кто не знает родины на земле, тот в небе не может найти неба.
Шеффер.
Оставив Казань пароход стал спускаться вдоль мало интересных берегов Волги. Сзади нас остался печальный Нижний Услон, и сёла и деревни мелькали мимо нас на низких берегах, пока мы не поравнялись с селом Красновидовым, где берег оборвался крутиками в реке и горы совсем близко придвинулись к воде. Вот проплыло село Антоновка, прославленное своими яблоками, потонувшее в фруктовых садах, рассыпавшись домиками но откосу крутого берега. И чем дальше, тем красивее становился правый берег, тем круче он обрывался в Волгу. Вот показалось на покатостях большое и богатое село Богородское, лежащее в 67 верстах от Казани, блистающее куполами церквей и чёрными крестами ветряных мельниц, резко выступивших на беловатом фоне гор. Пароход останавливается далеко выше села, отделённого песчаной косой. На пристани царило оживление. Татары, мордва, русские смешались в пёстрый букет, покидая пароход и всходя на него. ещё пять вёрст ниже в Волгу бросается гигантская Кама, прибежавшая с далёкого севера, принёсшая воды Вятки, Чусовой и Белой из растаявших Уральских снегов. Весной здесь безбрежное море. Низменные берега обеих сестёр рек исчезают в водной массе и необъятное море стелется от Богородского села во все стороны. Весною пароходы, направляющиеся в Каму, несутся высоко над пастбищами, вершинами кустарниковых зарослей и на много вёрст сокращают свой путь. Летом громадные низины и острова совершенно закрывают впадение Камы и только Волга, выпив гигантскую водную струю, сразу вспухает, сразу вдвое расширяется и превращается в водного великана, в европейскую царицу рек. Весенний поцелуй сестёр образует озеро, берега которого, испуганные объятиями великанш, отбегают на 30 вёрст друг от друга. Кама поражает своей грандиозностью, своей массой воды, своими суровыми, дикими, мало-оживлёнными берегами и много говорилось и писалось, что Кама — верховье Волги, а Волга до Богородска приток царицы рек, но свойства и цвет воды рек различен и струи Камы, вторгающиеся в Волгу, легко бывает отличить. Кама — естественный грандиозный путь в Сибирь и Азию и вдоль её диких и крутых берегов с отдалёнными друг от друга селениями, с глухими лесными дебрями и чудными поэтическими уголками плывут вниз караваны судов, баржи с хлебом, льняным семенем, пенькой, салом, маслом, солью, железом, медью и чаем, большие беляны, сложенные из леса, спускаются в Волгу из далёких Камских селений и городов, а вверх поднимаются всевозможные произведения фабрик и иностранные товары. Громадны я водяные чудовища, пароходы различных компаний, поднимаются до Перми и Чердыни, плавают до Уфы по Белой и по Вятке. У самого устья Кама образует большой угол и, проползая между многочисленными островами, вливает свои чистые, прозрачные воды в мутную Волгу. Белый Итиль древних племён, уступающая только Уралу, Дону и Днепру, превосходящая все западно-европейские реки, Кама несётся из далёкой стороны с Урал-Тау, откуда бегут притоки Печоры, этой реки Ледовитого океана. Она связывает Волгу с Уралом и сибирскими реками, она связывает отдалённый ледяной север с душным и знойным югом и соединяете три мира: Север, Запад и Восток. Это древнейший путь древнейших народов, полный дикой прелести, грозных видов, бурного прошлого, любопытных остатков, я путешествие по Каме на Урал до того полно интереса, так удобно обставлено и настолько не дорого, что поездку на Урал могу всем посоветовать. Неоднократно путешествуя в Сибирь, я с особенным удовольствием плыл по прекрасной Каме и любовался великолепной, хотя и суровой, панорамой её грозных берегов.
Поглотив воды Камы, Волга, сильная, могучая, полная мощи, шири и простора, катится к югу. Здесь начинается её прелестный Самарский плёс, полный чудных картинок и видов, которые неизгладимо врезываются в душу каждого видевшего их. Пароходы скользят, словно по озеру, а отдалённые берега тонут в голубоватой дымке. Вот в беловатых лощинах берега уселось село Кирельское, высунув свою церковную колоколенку из кучи изб, крытых соломой и отливающих золотом. Вид с этих прибрежных гор восхитительный. Камские низины с их бархатом лугов, синие протоки двух сливающихся рек, золотые пески, привольные дали, бесконечная ширь, убегающая под клубящиеся облака, темная зелень сосновых рощиц, кудри дуба и липы, едва синеющие черты отдалённых гор, все лежит, как чудная живая картина, перед глазами. Необъятная ширь, безбрежные понизи, голубые дали... И там и сям белые крошечные колоколенки, дымящиеся избы и цветущие луговины. И эта тишина поражает, величие подавляет и готов долгие часы молча простоять на месте, глядя на чарующую картину с высокого Волжского берега.
Село Кирельское или Воскресенское лежит у Сокольей высокой горы среди обширных полей, рядом с ним лежит село Рождественское, замечательное своими двумя пещерами. Одна зовётся крестьянами: «ледяною». Она находится в нескольких саженях от села у самого берега и сияет своим небольшим полукруглым отверстием, через которое можно проникнуть в далеко лежащую под горой другую комнату. При свете свечи или лучины виден удивительный пол: поверхность льда. Вместо дна здесь замёрзшее озеро, которое, говорят, редко оттаивает. Другая пещера, тоже находящаяся в алебастровых, скалистых берегах, зовётся водяною. Это обширная зала с синей поверхностью никогда не замерзающая подземного озёра. Вода дрожит под светом свечи и таинственно убегает с своей кристальной поверхностью в Тёмные углы пещеры. Уровень воды этого подземного озёра меняется вместе с уровнем воды Волги. Против села Рождественская за островами и мелями лежит на левом берегу Спасский Затон, в нескольких верстах от которого находится уездный город Спасск. Из Спасска в город Тетюши ведёт почтовый тракт, почти на половине которого, возле самого села Успенского, лежащего в 6 верстах от Волги на речонке Меленке, лежать замечательные развалины древних Болгар. Весной, когда воды высоки, очень удобно проехать от Спасского Затона на лодке почти до развалин, в другое время приходится ехать на лошадях. Развалины Болгар, уцелевшие от X, XIII и ХIV веков, стоять почти забытыми могильными памятниками города блиставшая богатством и торговлей, арабскими зданиями Багдада и Дамаска и громадным оживлением. Грустно, уныло тяжело бродить среди куч камней, валяющихся обломков, обсыпающихся валов и еле стоящих нескольких удивительных памятников. Просто душа вопиет, когда глядишь на эти остатки сказочной старины, оставленные без призрения, растаскиваемые по камням, сокрушаемые и временем и вандализмом. Пётр Великий поддерживал эти развалины столицы Болгарского царства, льющие свет из тёмного мрака прошедших времён, а современники 19-века рушат их святотатными руками, погрязая в своём невежестве и не умея ценить и хранить дорогие памятники отечественной старины. Церковь села Успенского — музей старинных камней, её стены сложены из камней, покрытых удивительными арабскими, татарскими и армянскими надписями. От всех мечетей, дворцов, базаров и зданий, от громадных построек, завершавшихся круглыми куполами, и маленьких с острыми крышами, до нас дошло только несколько развалишь, сложенных так прочно из облицованных камней, спаянных таким цементом, что они могли устоять под беспощадными ударами войн, разрушения, огня и долгого времени. Всего лучше сохранился «Малый минарет» с лестницею винтом, подымающеюся на вершину этой арабской башни. Этот старый минарет виден даже с Волги и открывает с своего балкончика, обегающего вершину, чудный вид на далёкое расстояние. Здесь когда-то благочестивый муэдзин призывал болгар на молитву, а теперь глядишь на мёртвое царство камней, на поля и избы села Успенского. Отсюда с вершины видны все развалины. Тут вблизи нечто в роде старого кладбища, где погребены святые, и куда постоянно приходят Волжские татары на поклонение. Тут же виден «Малый Городок», бывшая крепость болгар, представляющая кучи рухнувших камней, сложенных четырёхугольной изгородью около вала и рва. Тут же стоит «Чёрная или Судная Палата», толстая полуразвалившаяся башня, заросшая травой. Чёрные отвергая, как слепые глаза, мрачно смотрят на унылое поле. Когда-то эти стены слышали страшные вопли и стоны. Тамерлан, овладев Болгарами, осадил эту башню с толстыми стенами, где заперся хан Абдуллах, царь Болгарский, с жёнами и детьми, и, завалив её брёвнами и соломой, облив горючими веществами, велел зажечь этот костёр. Страшное пламя поднялось над Судной Палатой и сожгло всех несчастных заключённых, задушило их и жарой и дымом и покрыло чёрной копотью все камни. Только одна дочь болгарского владыки осталась в живых среди этого ада. Она сидела в белой одежде под сводом Чёрной Палаты и этим ещё более укрепила молву святой, которую давно заслужила за свою доброту и целомудренность, как и наименование райской гурии за свою красоту. Тамерлан увёз её с собой, как лучший трофей Болгарского царства.
Недалеко от Чёрной стоит плохо сохранившаяся «Белая Палата» с следами бассейна в середине, на основании которого полагают, что это была баня. Камней и теперь лежит много. Много ям зияет среди пустыря. Невежественные искатели кладов, монет, каменных орудий, бронзовых предметов, талисманов с кабалистическими словами, зеркал, которые погребались по старинному обычаю с покойниками и находятся здесь в большом количестве, цепей, гвоздей, обломков китайского фарфора, глиняной утвари, перстней, бус, браслетов и других предметов, рушат стены, подкапываясь под основания башен, и эти малочисленные, драгоценные и единственные памятники грозят рухнуть, как уже рухнул в нынешнем столетии, в 1841 году, Большой Минарет, окованный железными обручами ещё по повелению Петра Великого, восхищавшегося этим былым лучшим памятником древних Болгар.
По правому возвышенному берегу в горах бегут нефтяные и серные ключи. Горы, богатые самородной серой, зигзагами ломаются на фоне неба, кое-где мелькает деревушка или уединённый домик, а по Волге плывут громадные плоты, пыхтят нынешние Волжские бурлаки — буксирные пароходы, оглашая всю окрестность своим отчаянным криком, словно с них живых сдирают кожу. Село Сюкеево показывается сейчас же за Рождественским, рассыпанное своими домиками по откосу горы и сверкающее, точно золотом, своими соломенными кровлями. Сюда приезжают лечиться из окрестностей местные обыватели. Их привлекает нефтяной ручей, пользующихся славой целебного. Тут же недалеко от села любопытные пещеры, по стенам которых медленно текут серные и нефтяные ручьи. Ещё дальше любопытная деревня Лобышка, запрятавшаяся в горную долинку. Здесь находится громадная яма до 8-ми сажен глубиной, вырытая будто бы мордвой для рыболовства и наполняющаяся красной рыбой весною во время разлива. Улов бывает до 1600 пудов, одних стерлядей до 1000 пудов. С луговой стороны глядит село Тенишево на синеющую линию гор за широкой Волгой.
Тетюши запрятались в изумрудное море зелени, да и вся Волга здесь покрыта лесом. Густые дубовые леса карабкаются по холмам, чудные осокори, эти Волжские спутники, покрыли все острова и таинственно шепчутся при ветерке, а горы то подбегают к реке, то убегают в даль, капризно ломаются, высовывают мысы, рушатся долинками и падают жёлтыми обрывами в пробегающие волны. Тут что ни уголок, то: поэзия, что ни вид, то острог. Старые Тетюши, основанные татарским князем Тетюшем после Тамерланова погрома, запрятались за гору, а у Волги на горе торчите церковка, с несколькими татарскими домиками и амбарами. На луговом берегу стоит одинокая часовенка, украшенная поэтической легендой об одном болгарском царе, взявшем себе женой русскую царевну, свою пленницу. Сюда, где стоит эта часовенка, удалялась бедная царевна плакать и молиться, здесь она и умерла среди цветущих луговин. Говорят, что нередко в тёплую ночь можно заметить лёгкую тень, скользящую в часовенку и услышать тихое жалобное пение, полное слёз и молитв. Легенда говорить, что на этом месте был найден образ Казанской. Божьей Матери и в честь его основан большой Казанский монастырь в 1589 г. В 17 веке монастырь сгорел и рухнул, сожжённый Волжскою вольницей.
Щучьи горы, то зелёные, то желтобокие, тянутся длинной цепью, а деревня Балымер, стоящая на развалинах болгарского города Балымата, от которого и следа не осталось, жмётся к обрывам гор. Здесь около берега есть громадная насыпь, уже порытая искателями кладов и потому чернеющая своими ямами. Этот курган называется «шелом» и предание говорить, что здесь где-то существуют железные двери, ведущие в потаённые камеры, где сложены несметные богатства.
В Волгу влилась Майна, один берег которой принадлежите Самарской губернии. С берегов повеяло сладким ароматом цветущих деревьев. Снова потянулись яблочные сады и чем дальше, тем больше это новое яблочное царство, а у Симбирска целые водопады яблочной цветочной пены льются в Волгу с высоких гор.
Симбирск так далеко и высоко забрался на гору, что с пристани его совсем не видно и в город приходится подыматься по довольно крутому, изогнутому змеёй Петропавловскому спуску. Лёжа на горе между Волгой и Свиягой, которая пробегает своими верховьями совсем рядом с старшей своей сестрой, Симбирск совсем заснул на высоком своём пьедестале, с крутыми обрывами к обеим рекам. Это старое, дворянское гнездо, с славой и весельем в прошлом, с преданиями жизни прежних помещиков и важных бар, центр в былые дни провинциального блеска, всего модного и изящного, старый барин среди Волжских городов, обедневший, заснувший и полузабытый нынче, когда вся аристократия его испарилась. Скучно и вяло глядит, прежде весёлый, город, эта родина Гончарова, Карамзина и Языкова, эта столица дворянства и особых симбирских татар. Симбирск, выстроенный в 17-м веке для охраны края от набегов татар, дважды счастливо отразил Разина с его 20 т. войска и Федьку Шелудяка, а во время Пугачёвщины оставался верным Екатерине II и видел Пугачёва, разбитого Михельсоном и им засаженного в железную-клетку при отправке в Москву на казнь. За верность Екатерина II-я пожаловала герб дворянам Симбирска, в виде столба с золотою на нём короною, помещённого на синем поле. Говорят, что этот герб создал выражение «столбовой дворянин». Пожары разогнали дворянство, а 237. -
прежний блеск, ослепительные празднества, прославленные балы, все осталось, как милое предание хорошей старины, во всех этих больших зданиях и губернаторского дворца, и дворянского собрания, и частных помещичьих домов. Душный, среди облаков пыли спит город с своим Венцом, очевидно бывшим кремлём, где от прежних крепостей, палисад и стен, от многочисленных башен и следа не осталось. Венец — высший пункт города и вид с него на Волгу прекрасен. В сторону к Свияге — горы падают от Венца уступами. Здесь прекрасные большие здания, молчаливо глядящие на пыльные и скучные улицы, тихие сады и бульвары.
На Карамзинской площади, окружённой хорошими зданиями, курьёзный и очень неудачный памятник историку Карамзину. На высоком пьедестале стоит фигура музы Клио с трубой и скрижалью, а на барельефах изображено: на одном бюст Карамзина в римской тоге. по крайне дикой фантазии скульптора Гольберга, на другом: чтение Карамзиным своей истории Александру I, на третьем: вручение умирающему Карамзину благодарственная рескрипта Императора Николая. Барельефы плохи, фигуры, в подражание Риму, полуобнажены и смешны в России, а фигура Клио подала повод народу думать, что памятник поставлен какой-то покаявшейся Волжской разбойнице и назвать его чугунной бабой. Против памятника прекрасная и богатая Карамзинская публичная библиотека. Главная улица Симбирска — «Широкая», с бульваром деревьев по середине, такая же скучная, как и остальные улицы города. Уныло глядит здание театра на площади, в которую упирается Широкая улица, уныло нудит большой гостиный двор, тоже на площади, на другом конце Сибирского Невского.
Собор св. Троицы на Венце, выстроенный в память отечественной войны 1812 года, величественно высится своей колокольней и белыми стенами и глядит на заволжские дали. Другой — Никольский собор, полный исторических и церковных вещей, как ж Вознесенский, так и старая очень любопытная единоверческая церковь, так все остальные 24 церкви Симбирска и 2 его монастыря придают городу богатый и красивый вид и всё таки тоска бежит следом за вами. Словно попал в старый дом, ставни которого давно не отворялись и все, начиная с стен, приобрело специфический затхлый запах сырости. Даже далёкий вид с городского бульвара и с Венца на безбрежные дали, на далёкую ровную площадь не имеет ни разнообразия, пи веселья других Волжских видов и радуешься, когда приходить время отъезда и кажется, что был в дому, где нет хозяина. Только во время Сборной ярмарки Симбирск оживает и сбрасывает с себя этот заколдованный сон, а так же во время ежегодного торжественного Крестного хода в намять избавления города от Стеньки Разина, во время которого при торжественном перезвоне всех церквей, народ и духовенство совершают шествие по той самой исторической дороге, по которой горожане во время осады, более 200 лет тому назад, совершали Крестный ход с воеводой Милославским во главе. Здесь около Симбирска в 31/2 верстах от города находится «Киндяковка», где жили и Вера, и Марфинька, и бабушка, где у забора доживал Марк Волохов Веру, где показывают обрыв, уверяя, что это тот самый, именем которого Гончаров назвал один из лучших своих романов. И благодаря этой легенде глядишь совсем иными глазами на эти свесившиеся черёмухи, на эту гущу кустов, на эти жёлтые пески и в ушах раздаются знакомые речи, а перед глазами скользят знакомые тени, дорогие каждому русскому сердцу и, кажется, что вот — вот из-за кустов покажется милая бабушка или эта сонная тишина огласится резвым смехом Марфиньки. Киндяковский обрыв, здесь на берегах Волги, стал достопримечательностью, и симбирцы часто избирают его поэтические уголки целью летних прогулок. Другое прелестное местечко около Симбирска, лежащее на самом Волжском берегу, в 7 верстах от города, где помещается лагерь Симбирского кадетского корпуса—Поливный враг возле деревеньки Поливны. Маленькие дачки жмутся по изломам берега, горы высятся красивой зелёной декорацией, а цветущие луговины пёстрыми коврами сбегают к реке. Белые палатки сверкают на солнце и оживляют этот красивый уголок. Для туриста в Симбирске любопытного мало, если не считать старинный иконостас Николаевского собора, весь золотой, курьёзной резьбы, с старыми потускневшими иконами, бледные лики которых сурово и печально глядят на обширную церковь и на напрестольный крест, находящийся в том же соборе, присланный Алексеем Михайловичем. Крест пробит пулей одним из ратников Стеньки Разина, во время Крестного хода, когда Симбирцы несли вокруг города этот серебряный крест с святыми мощами. Из предметов старины интересна утварь из Соловецкого монастыря, хранящаяся в Смоленской приходской церкви. Масса садов, которых в городе до 300, скверы, разбитые на многочисленных площадях, придают Симбирску нарядный вид, которого нельзя предполагать, глядя на торговую слободу у пристаней, полную трактиров, амбаров, скверных деревянных домишек и контор. По дороге к городу, где Петропавловский спуск выходит на площадку, на половине горы, и где он соединяется с другим более крутым Тихвинским спуском, плещет среди садика фонтан, придавая много живописности этому уголку.
Небольшой пароходик постоянно переезжает Волгу, бегая от Симбирской пристани к противоположному Самарскому берегу к заволжским слободам и оживляет своим беспрестанным резким криком покой величавой реки, катящей свои волны к синеющим вдали горам, к прославленным Жигулям, лучшей части не только этого Самарского плёса, но и всей Волги, Жигулям, полным легенд и преданий, полным рассказам и истории, полным мягкой, поэтической красоты и тёмных, непроходимых лесов, где Волга, ещё более широкая, ещё более могучая, ещё более прекрасная, является во всем ореоле русской царицы европейских рек и до того поглощает внимание каждого проезжего развертывающимися картинами, что жалеешь, оставляя Самарскую луку, этот капризный зигзаг, этот внезапный короткий забег Волги на восток.