12. Нижегородско-Казанский плёс.
(Села и деревни. Яблочное царство. Васильсурск, Ветлужские легенды. Козьмодемьянск. Чебоксары. Соловьиное царство).
Волга, Волга, весной многоводной
Ты не так заливаешь поля,
Как великою скорбью народной
Переполнилась наша земля...
Некрасова.
Ежедневно от Нижегородских пристаней отходит масса пароходов. Одни направляются вверх по Волге к Рыбинску, другие вниз к Казани и Астрахани, третьи в Каму к Перми, четвёртые по Оке к Рязани. Пароходы, спускающиеся вниз по реке, напоминают целые дома. Эти плавучие дворцы полны благоустройства, удобств и роскоши. Тут и висячие балконы, и несколько этажей прекрасных кают, и столовые с великолепной кухней, и гостиные с фортепьяно, и тёмные недра для кладей, и повсюду проведено электричество. И пароходы общества Самолёт, и «Кавказ и Меркурий» и Американские гиганты, выстроенные по образцу пароходов на Миссисипи, и Волжского Общества, все устроены отлично. Точно громадные чудовища, плывут они по Волге, перебирая своими колёсами холодные волны и тяжело пыхтя. Громко бьётся их раскалённое сердце, не уставая от быстрого бега, зорко глядят в ночную тьму или туманы два разноцветные глаза, громко и испуганно кричат их трубы но ночам или радостно приветствуя проплывающих мимо собратий, таких же громадных, таких же глазастых и страшных. Все эти Алабама, Ниагара, Колорадо, Миссури, Миссисипи, Алегани и другие Американцы, настоящие плавучие дворцы, возможные только на такой громадной реке, как Волга.
Очень многие туристы начинают своё путешествие по Волге только от Нижнего, прибывши по Московской железной дороге на берега Волги. Весной Волга безмерно широка, но после спада вод повсюду высовывают мели свои жёлтые песчаные спины, появляются бесчисленные острова, поросшие щетиной кустарников и травой, фарватер суживается и пароходы, щупая дно промером, медленно двигаются вперёд. Матрос, стоя на носу, меряет глубину длинной палкой с делениями и однообразно выкрикивает число футов.
— 8, 7, 61/2, кричит он, 6...
Пароход задерживает ход и тихо, осторожно пробирается по обмелевшей реке, страшась наскочить на мель, ещё неприятнее бывают туманы, окутывающие непроницаемыми пологами и берега, и реку. Пароходы, страшась столкновения, поминутно кричат надрывающим душу криком, предупреждая один другого. За то весной, когда Волга гонит свои воды над островами, когда ночи душисты, полны света и тепла, пароходы беззаботно летят по тем местам, где летом будет бродить скот или где потянутся повозки. Во время разливов Волга отодвигает берега так далеко один от другого, что линия гор пропадает в синеватой дали и, кажется, что плывёшь по громадному чуть не безбрежному озеру.
Нижний заворачивался в сторону. Вот обрисовалось со всеми деталями пригородное село с Печерским монастырём и потянулись береговые горы, поросшие лесом. Богатые и торговые сёла и деревни почти сплошь покрывают берега Волги за Нижним. На вершинах гор повсюду хлопают своими неуклюжими крыльями ветряные мельницы, зелёные кудри леса падают до самой воды и только иногда их прерывают чернеющие глубокие овраги. Весь правый берег — горный кряж, то подымающийся, то понижающийся, то обрывающейся отвесно в реку жёлтыми откосами, то отбегающий от Волги. Тополя и цветущие черёмухи вошли в высокую воду. С вершины горы между зарослями вяза вьётся змейкой дорожка, а в овраге гремит ручеёк. Вот столица огурцов — Подновье, за ним потянулись мелкий кустарник и скучные пустыри, кое-где оживлённые горящими кострами. Волга внесла нас в узкие проливы между островами и отмелями. Куда ни глянешь — все низины. Только норой мелькнёт встречная лодочка, покажется толстая баржа или встречный пароход, выступая из-за кустов, и крикнет пронзительно и жалобно, оживляя однообразие и мертвенность берегов. Летом здесь ещё скучнее. Весной хоть много воды и не видны эти бесконечные отмели, наводящие тоску. Правый берег, весь изрезанный оврагами, снова стал крутым и подошёл своими обрывами к реке. Два большия торговые села Великий Враг и Кетово проплыли мимо.
Пароход вошёл в узкий проход. Слева шумели листьями тополя большого полузатонувшего в весеннем разливе острова. Справа от пролива среди поэтической местности, среди круч и оврагов раскинулось село Безводное. Его хорошенькая церковь взгромоздилась на вершину горы, а яблочные сады покрыли откосы. Многие домики залезли в воду и разлив мыл волнами их стены. Это село удочек и проволочных изделий.
Зелёные луга, одевшие, как бархатом, горы, вдруг отступили куда-то вдаль направо, излучины берега, синеватые и сизые, горбами рисовались по небу, а вдали среди Волги на высоком мысу заблистал купол церкви точно огненная звёздочка. Эта белая церковь села Кадницы видна издалека сквозь полуденное марево; её белая колоколенка словно висела в воздухе.
Целый ряд Шереметьевских сёл на правом берегу глядел на синие дали, на бесконечные низины противоположного берега, на берёзовые чащи. Тут и Кувардина, и Голошубиха, и богатое, широко раскинувшееся село Работки, и село Татинец с красивою церковью, и Юркино, против которого лежит в Волге большой остров, весь заросший тополем.
На этом расстоянии Волга глотает святые для старообрядцев воды реки Керженца, заросшие дремучими лесами, в которых ютятся всякие звери и раскинулись раскольничьи скиты. Там вдали на его берегах жили разбойничьи шайки, туда, в непролазную глушь, удалялись недовольные и воды Керженца выносили в ладьях удалых молодцев в Волжское раздолье и уносили их в свою заповедную глушь обратно, когда они возвращались с богатой добычей, в ту глушь, куда проникали только иноки и где в уединённых скитах возносились жаркие молитвы — покинувших суетный мир. Мы вошли в расширение Волги, в одно из самых прелестных мест всего её течения, ещё из далека, словно среди воды, показались стены и церкви, полные таинственности и величавого покоя. Это был Старо-Макарьев, некогда богатый, теперь обедневший городок с его тихим монастырём. На другом берегу за громадной отмелью, отрезавшей судоходную Волгу, лежит громадное и богатое село Лысково, выросшее на месте древнего города Сундовита, этот разжившийся Волжский кулак, этот неутомимый и деятельный торговец, засевший здесь ещё в 15-м веке. За его 9 церквями целый лес ветряных мельниц. Я никогда не видал такой массы мельниц вместе. Все они, а их более ибо, быстро ворочали своими большими крыльями, застя и солнце и зарю. В Волжском протоке, против отмели, около 50 водяных мельниц перебирало воду, вертя жернова, размалывая зерна, а около трёх сот больших амбаров раскинулось по косогору, все полные хлебного богатства. Пароход, пробежав Лысково, остановился у села Исад, необыкновенно поэтично лежащего на груди Фадеевых гор, оттеняющих своим лесом белую церковку, взгромоздившуюся на крутик. Деревянные мостки и лесенки поднимаются от пристани к этому горному селу, к его разбросанным по кручам избам, к высоко лежащей церкви, к небольшому красивому саду. Волга здесь широка и образовала целое озеро, которое подбегает к стенам Старо-Макарьевского монастыря и грызёт их. Одна из стен уже рухнула в волны, теперь Волга работает над второй, подтачивая её денно и нощно, а тихий отшельник, этот одинокий монастырь глядит своими облупившимися круглыми башнями в небеса, смиренно снося несчастья. Теперь это бедная обитель, живописно прильнувшая к самой реке, вырезающаяся своими церквями и башнями на безоблачном небе. В былые времена, когда в Макарьеве царила ярмарка, перенесённая теперь в Нижний, монастырь процветал и город жил шумной и весёлой жизнью. Его основал св. Макарий, искавший на Волге уединения и устроивший на Желтоводском озере, близь Макарьева, Троицкий монастырь. Увезённый во время татарского погрома в плен, Макарий был отпущен с условием, не восстановлять Троицкий монастырь, и тогда был заложен этот Макарьевский на самом берегу Волги. Он глядит своими тихими колокольнями в далёкие небеса и, словно мечта, словно чудная грёза религиозного сна, словно милое видение, проплывает мимо старец-монастырь. Его покой кажется ещё покойнее, его безмолвие ещё безмолвнее, его святость ещё святее от близости шумного Лыскова, полного духа наживы, земных вожделений, кипучей деятельности и свиста крыльев ветряных мельниц.
За Исадами ползут горы, зелёные и кудрявые, словно завитые. Вот мелькнуло село Бормино с красивой красной церковью и домиками на гребешке горы и опять потянулась красивая Волжская панорама с её островами, сёлами, мысами, обрывами и появляющимися отмелями. Много поэтичных уголков, много глубоких, манящих оврагов, много душистых кущ черёмух и тополей. Но вот предо мной развернулась снова одна из прелестнейших страниц Волжских берегов. Это царство яблонь. Весной, во время цветения, берега полны неописуемых красот. Все эти сёла и деревни, как Фокино, Сомовка, Разнежки и др., потонули в яблочных садах. Все горы, от самой Волги до гребней, сплошь покрыты яблонями, которые ползут и цепляются по стенам обрывов и по крутикам. Все небольшие деревья, прекрасно окопанные, сидящие в круглых чашах земли, выкопанных для поливки. Эти яблочные сады так-же к лицу Волге, как виноградник — Рейну, с его готическими соборами и старыми развалинами замков. Широкой Волге, с её круглыми горушками, песчаными обрывами, торговыми селами, старыми монастырями, румяное яблоко пристало более всего. Во время цветения все горы покрыты розовато-белым снегом цветов. Все откосы стоят словно в свадебном наряде, словно покрытые лёгким кружевным убором. Сладкий аромат цветов несётся весною с гор, облитых молоком цветов, целые тучи пчёл, мух и бабочек носятся над этим весенним чудным букетом и наполняют воздух жужжанием. Изредка мелькает песчаный обрыв или гладкий, зелёный, точно выстриженный холм, и пропадёт в волнах яблочного моря, которое топит в своих цветочных волнах и домики и села.
Мимо проплыло печальное место, могила целого села Ловецкого, погребённого оползнями горы. Новые яблочные сады белели на далёком расстоянии. Осенью горы получают красноватый оттенок, деревья гнутся под тяжестью плодов, а по Волге плывут баржи и лодки с горами яблок. Бывают года, что не знают, куда девать яблоки, хоть Волгу ими пруди. Снова потянулись низины и скучные отмели, снова горы убежали куда-то вдаль от реки. Волга, проглотив воды Суры, разлилась озером, а наш пароход, пересекая его, полетел к мысу у слияния рек, где стоит Васильсурск, город прославленных сурских стерлядей, с которыми спорят только шекснинские, уступая первенство стерляжей столице Василю. Васильсурск типичный, скверный уездный городок, но прекрасно амфитеатром лежащий по горам. Большое здание острога и две церкви бросаются в первую же минуту в глаза. Прекрасный вид открывается с горы на долину Суры, которая громадными зигзагами подходить к городку и усиленно грызёт гору. Рассказывают, что давно в день Преполовения в воды рухнула церковь со всеми молящимися, подточенная волнами. Многие домики подпёрты, многие обрушились в Суру, многие были снесены. Когда к Василю подъезжаешь ночью, то множество огоньков заставляют предположить порядочный город, но при дневном свете Василь — производит нехорошее впечатление. Кроме стерлядей город гордится дубовой рощей, насаженной самим Петром Великим, и чудным видом на почти несудоходную в следствии коряг Суру. Вскоре исчезла из виду стерляжья столица и вдоль берега потянулись ломанные линии прелестных, диких и кудрявых гор. Липа, дуб, клён, вяз и неразлучный спутник Волги — тополь, образовали зелёные кущи. Совсем девственные места. Ни сёла, ни деревеньки, ни одинокого жилья на расстоянии 20 вёрст, только один лес шумит по горам, да Волга плещется меланхолично и задумчиво у береговых обрывов. Летом, когда цветёт липа, аромата дуплистого леса обдаёт весь пароход. Словно чудные, опьяняющие воздушные волны охватывают вас. Весной здесь дышат тополя и в береговых кустах перекликаются соловьи.
Кончился лес. За глубоким оврагом выплыло село Сумки, глядящее на большой Сумский остров по средине Волги. Солнце зарумянило небо своим закатом и осветило красивую дачу Шереметьевых, выстроенную в виде старого западно-европейского замка, лежащего на плоском левом берегу реки. Яркое зарево заката зажгло все волны и они, за- играв таинственными огнями, побежали в тень чернеющего леса, зубцами вырезывающегося по фону неба. Длинная коса, как узкая отмель, заползла далеко в Волгу, отбежав от левого берега. Её намыла Ветлуга, эта река лесов и глухих дебрей, река плотовщиков и барж, река сектантов и мнимых кладов, полная таинственности и сказаний, река чудес и легенд, с её дивными озёрами, в которых слышится колокольный звон и скрыты незримые - города, на берегах которой постоянно ютились разбойники и куда скрывались все недовольные и беглые.
До сих пор живут легенды о несметных кладах Ветлужских лесов и её глухих дебрей и местное население охотно верит им, верит всяким намёкам на клад, всяким подкидным записям и идёт на поиски. Давно исчезли непроходимые, глухие Ветлужские леса, много сел расселось по берегам реки, а поэтичные былины, таинственные рассказы до сих пор окружают эту местность.
В верховьях притока Ветлуги, речки Люнды, лежит поэтичное и прекрасное озеро Светлояр или Китеш, с чудной, прозрачной водой, с холмистыми берегами, покрытыми кудрявыми берёзовыми рощами, полное обаятельной тишины и священных легенд. Когда-то здесь на берегах стоял прекрасный город Китеш, полный храмов, монастырей и высоких колоколен, выстроенный псковским князем Георгием Всеволодовичем. Когда под зубчатыми стенами города явился Батый с своими полчищами, разгромившими всю Русь, и окружил город, князь, не видя спасения, упал на колени и обратился с горячею мольбой к Богу. И вдруг город со всеми его храмами, монастырями, жителями и с князем погрузился в недра земли, а на его месте сошлись прозрачные, как слеза, воды озёра Светлояра, в котором и теперь иногда слышится колокольный звон и таинственные голоса. Раскольники верят, что в Китешском монастыре, незримо находящемся у вод Светлояра, живёт известное определенное число благочестивых старцев, убыль которых всегда пополняется новыми. Поступают старцы и избираются по внутреннему влечению и должны следовать по трудному и опасному пути, называемому «Батыева дорога», с которого нельзя обернуться, иначе надо навсегда отказаться от мысли попасть в Китеш. Другое святое место Нестиар-озеро, светлое, прозрачное, с таинственной невидимой обителью. Говорят, что скрытая церковь, в которой живут 7 старцев, была чудом перенесена в праздник Преполовенья Господня из Василь-Сурска во время обедни со всем молящимся в ней народом и очутилась в далёких Ветлужских лесах. Кто в посту и молитве проведет несколько дней на берегах святого озёра, до того донесутся отдалённые колокола, тот услышит недоконченную обедню и стройное пение, подымающееся с прозрачных глубин, тот увидит белую колокольню Васильсурской церкви, блеск её золотых крестов, свет её горящих лампад, но набежавшая зыбь сразу унесёт видение и озеро снова тихое и прозрачное, молчаливое и таинственное, погрузится в обычный покой. В Нестиар-озере водится периодами рыба, то снедки, то щука и окунь, рыбы, не могущие жить вместе, как враждебные друг другу. Замечательно, что при появление щуки и окуня, снедки совсем исчезают. Периоды каждой рыбы длятся 20, 30, 40 и далее 50 лет. Предполагают странствование рыб по озёрам с подземными сообщениями.
Против устья Ветлуги на правом берегу на маленькой речке Юнге — лежат село Покровское (или Юнга) и Троицкий посад, а затем в густеющем сумраке, за горами и обрывами, показался Козьмодемьянск, красиво лежащий по откосу и высоко поднявший серебряные главы своей красной церкви. На самом берегу церковка, старая, дряхлая, с курьёзной колоколенкой в виде сахарной головы, напоминает о взятии Азова, так как выстроена на месте Спасской башни, когда-то воздвигнутой по обету здешних ратников, счастливо вернувшихся с войны в родной город. Беспорядочный, скучный городок черемисов уныло глядит на Волгу своими покосившимися домиками, в которых стали зажигаться огоньки. На пристани стояла суета. Белые суконные кафтаны мужчин, подпоясанные ремнями, а также белые балахоны, обшитые по подолу и ободкам рукавов ярким кумачом, белые же косынки на головах женщин, массы бус, монеток, бисера и оригинальный четырёхугольник из кожи, повешенный на груди и весь зашитый бисером и монетами, сейчас же выделили черемисов из пёстрой толпы, толкавшейся на пристани. От Козьмодемьянска начинаются поселения черемисов и чувашей, среди которых долгое время процветала страшная месть. Человек, чтобы досадить врагу, вешался на его воротах и тем заставлял его изведать все муки волокиты по судам. Оживающий в первые два летних месяца, май и июнь, во время лесной ярмарки Козьмодемьянск погружается на всё остальное время в беспробудный сон. За то в первую половину лета здесь царит большое оживление. Бесконечные плоты, беляны и баржи запружают весь берег, всюду вздымаются яркие огни костров и по вечерам Козьмодемьянск кажется красиво иллюминованным. На пристани толкались продавщики палок и дубинок, именуемых «козьмодемьянками», нередко прихотливо вырезанными и составляющими достопримечательность местного производства, бойко раскупаемую туристами. За городом Волга покрылась островами. Полузатопленные, они выставили целые дебри кустов, которые одели непроницаемой кущей все отмели и отлогие выступы берега. Луна играла в многочисленных протоках и рукавах реки, веяло прохладой, пахло водой и молодой зеленью смолистого тополя, кудрявой берёзой и цветами распускающаяся луга. С островов неслись трели, серебряные колокольчики, хлестанье и треск соловьёв, то томное и влюблённое, то весёлое и беззаботное. Песни этих весенних поэтов и певцов её прелестей, складывающих свои поэмы и романсы в глухом уединении у плещущих или задумчивых вод, наполнили весь воздух. Казалось, что пели кусты, пели волны, пели воздушные струи. Только соловьиное пение оглашало величавую тишину Спасо-Гиеронтьевской пустыни, давно уже упразднённой и грустно смотрящей своими забытыми и заброшенными колокольнями на осеребрённую реку. В свете луны пустынь показалась ещё более мёртвой и пустынной и охотно поверилось бы в рассказы о привидениях, населяющих эти мёртвые, молчаливые своды и церкви около забытого погоста. Кое-где по берегам теплились одинокие огоньки в деревушках правого берега, выступивших из чёрных теней дубовых лесов.
Столица чувашей, излюбленная их обитель, любопытный уголок Поволжья, предстала, облитая лунным светом. Все пассажиры уже спали, так как в Чебоксары пароход приходит довольно поздно. Я видел Чебоксары и неоднократно посещал город на пути из Казани в Нижний. Странное впечатление производить он с его кривыми улицами и закоулками, упирающимися в заборы. Город расположен без всякого плана по очень живописному откосу над рекой. Это большая деревня с серыми избушками, с остатками древнего вала тех времён, когда после взятия Казани город стал играть большую роль и даже спорил своею наружною обстановкой с Нижним Новгородом. 14 церквей образовали группу, а вокруг них, как испуганное стадо вокруг пастуха, сплотились домики. Скучно, уныло в Чебоксарах, многие закрытая церкви производят впечатление забытых памятников кладбища. Повсюду растёт трава. Около полуразрушенных церковных лестниц леса крапивы и чистотела, груды обломков и мусора. Старинная колокольня Вознесенской церкви, представлявшая достопримечательность города, как падающая башня, вследствие опускания почвы, утратила по перестройке всякий интерес. Осталась другая падающая башня, которая грозит падением. Она принадлежите к маленькой ветхой церкви Михаила Архангела, поднялась несколькими жёлтыми ярусами и склонилась в сторону рядом стоящей церкви Владимирской Божьей Матери, тоже старой, тоже изгрызенной временем, уныло поднявшей свои пять куполов на длинных шейках.
Тут же в куче церквей стоит и Введенский собор с иконой Богоматери «Торарум», как её называют чуваши, что означает Матерь Божья. Это местная святыня. Старый собор когда-то был истинным украшением города и блистал своим устройством, выцветшем, полуразрушенным теперь. Только знаменитые его колокола, подобранные по звуку, по прежнему гудят чуть ли не на 25 вёрст по Волге. Здесь же в городе в Троицком монастыре, основание которого приписывают временам Иоанна Грозного, за большой каменной стеной в часовне находится величайшая местная святыня: резной из дерева образ во весь рост Николая Чудотворца, держащего в одной руке меч, а в другой церковь, в кованном серебряном и вызолоченном одеянии. Образ зовётся чувашами и черемисами: судьёй. Перед этой иконой всякий говорите правду и изредка во избежание судебных дел тяжущиеся являются е образу и кончают дело миролюбивым путём.
За Чебоксарами снова красиво лежащие села Казанской губернии, страны чувашей, черемисов — луговых и горных, т. е. обитателей левого и правого берегов. За Мариинским посадом, бывшим селом Сундырь, Волга бежит между многочисленными островами, образуя тихие заливы, обсыпая жёлтые береговые кручи. Чёрные сосны, подошедшие было к самой реке, сменились снова весёлой зеленью липы и дуба, а жёлтые кручи бархатом лугов и холмов. Вот и Козловка, в которую свозят для отправки на казанские мыловаренные заводы миллионы яиц, осталась позади и издали среди туманов показался Свияжск, выстроенный с военными целями, по приказанию Иоанна Грозного, на отдельно стоящей плоской горе, при слиянии Свияги с Волгой. Свияжская гора, обрезанная кругом отвесными обрывами, лежит летом среди множества озёр и садов, исчезающих весною под весенними водами, которые превращают город в крутой остров. Благодаря вредным испарениям по спаде вод и постоянному болотному воздуху, Свияжск нездоровое место и первые воины, присланные Иоанном в город, выросший, как по щучьему веленью, мёрли от цинги и лихорадки, вызывая взрывы недовольства среди остававшихся в живых. Теперь это город соловьёв, которых здесь видимо-невидимо, которые возлюбили свияжские сады, все изрезанные озёрами и протоками уходящей в своё ложе Волги. Из-за зелени торчат колокольни церквей и двух монастырей, из которых один — Богородицкий, хранит мощи своего основателя Святителя Гермогена, и придают фантастичный вид высоко лежащему над кручами среди воды — городу. Городской бульвар, разведённый над обрывами, открывает во все стороны такие восхитительные виды на Волгу, на окружающие город с трёх сторон горы, на бесконечные луга, изрезанные самыми прихотливыми но форме арабесками озёр и протоков, на села, деревеньки, посады, рощи, удивительно живописно разбросанные кругом, на змеистую Свиягу, которая серебрится среди полей и рощ, что вполне стоит подняться в запущенный, унылый город, с его развалившимися валами, и взглянуть на поразительную панораму. Соловьёв здесь такая масса, что оркестр их поражает всякая. Особенно их много в северо-западной части города, где раскинули свои старые ветви гигантские вязы и куда горожане ходят слушать своих очаровательных певцов. Весной соловьи Свияжска составляют положительную достопримечательность.
Тихая Макарьевская пустынь проплыла мимо, совсем прильнув к реке, стоя в тёмном ущелье у крутых лесистых горных обрывов. По преданию, и её основал все тот же деятельный Макарий Желтоводский, возвращаясь из татарского плена, и именем которого, окружённая легионом сказаний, полон весь этот Казанский плёс. Снова потянулась красивая Волжская панорама с её прелестными, хотя и однообразными деталями, ласкающими глаз, и за большим селом Моркваши и деревней Печище, с её плитными ломками и алебастровым заводом, показался Верхний Услон, против которого впадает в Волгу речка Казанка. Прекрасный ажурный силуэт Казани, старого татарская города, выплыл, подёрнутый лёгкой дымкой, которую пронзили стройные минареты мечетей, сквозь которую начерталась курьёзная башня Сумбеки и христианская погода, одна из курьёзнейших церквей Руси, Петро-Павловский собор, придавшие Казани такой сказочный облик.